Возле cобаки привязанной к столбу была записка

— Может, все-таки завтра съездим? — Ольга с тоской смотрела на градусник за окном. — Такой мороз.

— Завтра будет еще холоднее, — Александр уже натягивал куртку. — Ты же слышала прогноз? До минус тридцати обещают. Да и холодильник у нас совсем пустой.

Ольга вздохнула. Действительно, тянуть больше некуда — последняя пачка макарон сиротливо лежала на полке, молоко закончилось еще вчера, а кот Барсик демонстративно вылизывал пустую миску, намекая на продовольственный кризис.

— Ладно, — она решительно намотала шарф. — Поехали. Заодно и закупимся как следует, чтобы потом неделю из дома не выходить.

— Вот это правильный настрой! — обрадовался муж. — Составила список?

— Обижаешь! — Ольга похлопала по карману, где лежал исписанный листок. — Три страницы мелким почерком!

— Ох, чувствую, кредитка сегодня погреется… — проворчал Александр, но беззлобно.

Он-то знал: когда жена берется за масштабные закупки, проще не спорить. Зато потом холодильник будет забит под завязку, в шкафах появится стратегический запас круп и консервов, а на балконе выстроятся батареи с соками и минералкой.

— Как партизаны на зимовку запасаемся, — усмехнулся он, заводя машину.

— Не партизаны, а разумные люди! — парировала Ольга, растирая замерзшие руки. — Вот увидишь, как все будут метаться по магазинам в минус тридцать, а мы дома в тепле сидеть будем.

В гипермаркете оказалось на удивление многолюдно — видимо, не они одни решили сделать стратегические запасы перед морозами.

— Так, начнем с тяжелого, — командовала Ольга, сверяясь со списком. — Сань, возьми вторую тележку. Сначала за водой и соками, потом крупы.

Александр только кивал, привычно следуя за женой между рядами. За годы совместной жизни он уже выучил: если Ольга в режиме «глобальная закупка» — лучше не спорить, а молча катить тележку и доставать товары с верхних полок.

Через полтора часа они наконец добрались до кассы. Две тележки были забиты под завязку.

— И вот это все нам нужно? — с сомнением протянул Александр, глядя на внушительную горку продуктов на ленте.

— Конечно! — уверенно кивнула Ольга. — Смотри: здесь корм Барсику на месяц, там мясо и рыба в морозилку, тут всякие консервы.

Кассирша только понимающе улыбалась, пробивая товар за товаром. Видимо, не первую такую семью видела сегодня.

Загрузка машины превратилась в настоящий квест — как уместить все пакеты так, чтобы ничего не помялось и не разбилось.

— Может, на заднее сиденье часть положим? — предложила Ольга, с сомнением глядя на набитый багажник.

— Нет уж, — проворчал Александр, утрамбовывая очередной пакет. — Я потом замучаюсь крошки выметать. Сейчас, еще немного повертим. О, вот так нормально!

Наконец все было упаковано, и они тронулись в путь. За разговорами и спорами о том, что куда положить, не заметили, как стемнело. Мороз только усилился — стекла машины начали подмерзать по краям.

— Да что ж такой мороз?! — Ольга потерла замерзшие руки. — Сань, может, печку посильнее включишь?

— Куда сильнее? — хмыкнул муж, не отрывая взгляда от дороги. — И так на максимуме. Потерпи, скоро дома будем.

Возвращались из гипермаркета, нагруженные покупками. Февральский вечер выдался особенно холодным — градусник в машине показывал минус двадцать пять.

— Стой! — Ольга резко схватила мужа за рукав. — Сань, останови!

— Что такое? — встревожился Александр, притормаживая.

— Там собака! — Ольга уже открывала дверь. — На привязи!

У фонарного столба, съежившись от холода, сидела небольшая лохматая собака. Рядом — два пакета с чем-то и записка, приклеенная скотчем к столбу.

Ольга, кутаясь в шарф, подошла ближе. Собака подняла голову — в карих глазах читался такой страх и отчаяние, что сердце защемило.

— Господи, — Ольга дрожащими руками сорвала записку. — Сань, иди сюда!

«Уезжаю в другой город. Взять с собой не могу. Собаку зовут Пуня, ей 3 года. В пакетах корм и вещи. Простите.»

— Нет, ну это как понимать?! — возмутился подошедший Александр. — На таком морозе! Да еще и записку оставить. Совесть вообще есть у людей?

Пуня (если это действительно была она) тихонько заскулила, словно понимая, что речь о ней.

— Саш,— Ольга умоляюще посмотрела на мужа. — Мы же не можем ее тут оставить!

— Что? — Александр уже понял, к чему идет. — Оль, ты с ума сошла? У нас съемная квартира! И кот! И хозяйка.

— Но замерзнет ведь! — в голосе Ольги зазвенели слезы.

Александр тяжело вздохнул. Он знал этот тон — спорить бесполезно. Да и сам понимал: бросить собаку на верную смерть они не смогут.

— Ладно, — сдался он. — Только учти: с хозяйкой сама будешь разговаривать!

Пуня, казалось, поняла, что решается ее судьба. Она встала, неуверенно виляя хвостом — словно боялась поверить в свое спасение.

Дома их ждал первый сюрприз: кот Барсик, обычно флегматичный и равнодушный ко всему, при виде собаки выгнул спину и с диким мявом умчался под кровать.

— Началось, — проворчал Александр, затаскивая пакеты. — И это только начало!

Пуня боязливо осматривалась, не решаясь двинуться с места. Ее трясло — то ли от холода, то ли от страха.

— Иди сюда, малышка, — позвала Ольга, доставая из пакета миску. — Хочешь кушать?

Собака дернулась на слово «кушать», но осталась стоять. Только хвост едва заметно вильнул.

— Боится, — вздохнул Александр. — Еще бы, после такого-то.

Звонок хозяйке квартиры решили отложить до утра. Но она позвонила сама.

— Ольга? — раздался в трубке строгий голос Марии Петровны. — У вас там что, собака?

— Откуда вы знаете? — опешила Ольга.

— Соседка снизу звонила. Говорит, лай слышала. У нас в договоре, кажется, не было пункта про собак?

— Мария Петровна, — Ольга набрала в грудь побольше воздуха. — Понимаете, так получилось.

И она рассказала всю историю. Про мороз, про записку, про испуганные глаза Пуни.

В трубке повисло молчание.

— Значит так, — наконец сказала хозяйка. — Собаку можете оставить. Но арендная плата повышается на три тысячи. И если будут жалобы от соседей, сами знаете что.

— Спасибо! — выдохнула Ольга. — Спасибо огромное!

Но это было только начало. Следующие недели превратились в настоящее испытание для всей семьи.

Пуня оказалась собакой с характером. Первые дни она вообще не отходила от входной двери — видимо, ждала прежних хозяев. Есть соглашалась только когда никто не смотрел. От любого резкого движения шарахалась в угол.

Барсик тоже не спешил принимать новую соседку. Демонстративно шипел из-под кровати, а когда вылезал — держался исключительно на верхних точках: шкафах, полках, подоконниках.

— Цирк какой-то, — вздыхал Александр, глядя на этот зоопарк. — Может, зря мы все-таки.

Но однажды вечером случилось то, что изменило все.

Ольга лежала с температурой — подхватила грипп. Александр был на работе. И вдруг Пуня, до сих пор державшаяся особняком, подошла к кровати и осторожно ткнулась носом в руку Ольги.

— Ты чего? — удивилась Ольга.

Собака в ответ только вздохнула и запрыгнула на кровать! Свернулась калачиком у ног и принялась тихонько урчать — почти как кот.

— Ну надо же, — прошептала Ольга.

А через полчаса с верхней полки шкафа спустился Барсик. Посмотрел на собаку, фыркнул для порядка и улегся рядом!

Вернувшийся с работы Александр застыл в дверях спальни:

— Я что-то пропустил?

На кровати мирно спала его жена, а в ногах у нее устроились Пуня и Барсик — бок о бок, словно всю жизнь так лежали.

С того дня все изменилось. Пуня словно поняла: ее не бросят, не предадут. Она расцвела, повеселела, даже шерсть заблестела. Оказалось, что она умеет кучу трюков — видимо, прежние хозяева все-таки занимались с ней.

Барсик тоже смирился с новой соседкой. Более того — они с Пуней спелись настолько, что иногда их заставали за совместными проделками.

— Нет, вы только гляньте на этих преступников! — возмущался Александр, обнаруживая разодранный пакет с кормом. — И кто из вас главный зачинщик, а?

Пуня и Барсик синхронно отводили глаза и делали вид, что они тут вообще ни при чем.

Прошел год. Теперь уже никто не мог представить их дом без Пуни. Она стала полноправным членом семьи — со своими привычками, характером, причудами.

— Знаешь, — сказал как-то Александр, глядя, как жена расчесывает собаку, — а ведь нам повезло.

— В смысле?

— Ну, что мы тогда проезжали мимо того столба. Что остановились. Что решились.

Ольга улыбнулась:

— Нет, Саш. Это Пуне повезло. И тем, — она запнулась, — тем, кто ее бросил, тоже повезло. Потому что если бы не мороз, если бы не мы.

Она не договорила. Пуня, словно поняв, о чем речь, подняла голову и лизнула хозяйку в нос.

— Да-да, — рассмеялась Ольга, — ты у нас самая умная! И самая красивая!

А Барсик с верхней полки шкафа скептически мяукнул, мол, ну-ну, не зазнавайся.

Знаете, говорят, что все мы встречаемся не случайно. Иногда судьба сводит нас в самый нужный момент — чтобы спасти, поддержать, подарить дом и любовь. И неважно, человек ты или собака, — важно только одно: открыть свое сердце и поверить, что счастье возможно.

Даже если до этого тебя предавали. Даже если привязывали к столбу на морозе. Даже если оставляли записку «простите».

Я девочку на улице нашла, никто ее не разыскивал, ну я и вырастила ее как родимую

Знаете, иногда судьба преподносит такие сюрпризы, что потом всю жизнь удивляешься – как оно всё так сложилось? Вот и я до сих пор помню тот промозглый октябрьский день, когда возвращалась с рынка из соседнего села. Тогда ещё автобусы ходили раз в сто лет, и приходилось топать пешком, матерясь про себя на разбитую дорогу и тяжёлые сумки с картошкой.
В свои сорок два я жила одна, если не считать рыжего кота Барсика, который, честно говоря, больше походил на небольшую подушку с наглой мордой. После развода как-то не сложилось ни с личной жизнью, ни с детьми. Работала в сельской библиотеке, вечерами вязала носки и смотрела сериалы – в общем, обычная жизнь обычной тётки из глубинки.

Я как раз прикидывала, хватит ли сил дотащить эти чёртовы сумки до дома, когда заметила её. Маленькая фигурка в тоненькой курточке сидела под старым дубом, обхватив коленки руками. Сначала я даже подумала, что показалось – кто в здравом уме оставит ребёнка одного между деревнями в такую погоду?

— Девочка, ты чья? – окликнула я, подходя ближе.

Она подняла голову – бледное личико, испуганные глазищи, и молчит. Только крепче закуталась.

— Ты потерялась? Где твои родители?

Молчание. Только губы дрожат.

— Господи, да ты же совсем замёрзла! – я поставила сумки и присела рядом с ней. – Меня зовут Татьяна Ивановна. А тебя как?

— С-соня, – еле слышно прошептала она.

— Соня, пойдём ко мне домой? Я тебя чаем горячим напою, согреешься, а потом разберёмся, откуда ты.

Она несмело кивнула, и я, подхватив одной рукой сумки, другой взяла её ледяную ладошку. Так и пошли – я, пыхтя под тяжестью картошки, она – семеня рядом, как маленький воробышек.

Дома я первым делом закутала её в плед, включила обогреватель и поставила чайник. Барсик, обычно равнодушный к гостям, тут же запрыгнул к ней на колени и заурчал, как трактор.

— Смотри-ка, ты ему понравилась, – улыбнулась я, доставая печенье. – А он у меня привереда, просто так ни к кому не пойдёт.

Соня робко погладила кота, и я заметила, как чуть расслабились её плечи.

— Сонь, а сколько тебе лет?

— Пять… наверное.

— А фамилию свою знаешь? Или где живёшь?

Она помотала головой, и я почувствовала, как внутри всё сжалось. Что-то тут было не так, очень не так.

В тот вечер я накормила её супом и пирожками (спасибо моей привычке печь про запас), уложила спать в своей комнате, а сама устроилась на диване в зале. Всю ночь не могла заснуть – звонила в полицию, в администрацию соседних деревень, но никто не заявлял о пропаже ребёнка.

Прошла неделя, потом вторая. Соня потихоньку оттаивала, начала улыбаться, особенно когда я читала ей сказки перед сном. Но о том, как оказалась на дороге, ничего не помнила – или не хотела вспоминать.

Когда инспектор по делам несовершеннолетних в очередной раз развела руками, я поняла – надо что-то решать. В детдом? От одной мысли становилось тошно.

— Соня, – позвала я её вечером, когда она рисовала за столом, высунув от усердия язык. – Хочешь у меня жить? Насовсем?

Она замерла, сжимая карандаш, потом подняла глаза:

— А можно?

— Можно. Будешь моей дочкой.

— И Барсика тоже можно оставить?

Я рассмеялась:

Она слезла со стула, подошла ко мне и вдруг крепко обняла. А я, гладя её по голове, подумала – была не была. Справимся как-нибудь.

Потом, конечно, начались хождения по инстанциям, сбор документов, проверки. Но это уже другая история.

Первый день в школе я помню, как сейчас. Соня вцепилась в мою руку так, словно её в клетку с тиграми вели, а не в первый класс. Новенькое платье в горошек, белые банты, которые я час пыталась сделать симметричными – всё как полагается.

— Мам, а вдруг у меня не получится? – прошептала она, когда мы подходили к школе.

Это «мам» до сих пор отзывалось теплом где-то под сердцем. Первый раз она так меня назвала месяц назад, когда я лежала с температурой под сорок, а она притащила мне чашку чая, расплескав половину по дороге.

— Конечно получится, – я присела перед ней на корточки, поправляя бант. – Ты же у меня умница.

— А вдруг они будут смеяться? – она опустила глаза.

Я знала, о чём она. В селе все друг друга знают, и история «найдёныша» уже обросла десятком версий, одна нелепее другой.

— Знаешь что? – я достала из сумки маленький блокнот с котятами на обложке. – Вот, держи. Будешь записывать туда все интересные вещи, которые узнаешь. А вечером мне расскажешь. Договорились?

Она кивнула, прижимая блокнот к груди, и мы пошли дальше.

Первые месяцы были непростыми. Соня старалась изо всех сил, но математика давалась ей с трудом. Зато на уроках рисования её было не узнать – тихая девочка преображалась, когда брала в руки карандаши.

— Татьяна Ивановна, задержитесь на минутку? – окликнула меня как-то Марина Петровна, учительница рисования, после родительского собрания.

Я напряглась – обычно учителя просто так не задерживают.

— У Сони удивительный талант, – она достала альбом. – Посмотрите.

На листе был пейзаж – наша улица осенью. Но как она это увидела! Каждый листочек, каждая лужа с отражением неба…

— Её нужно развивать. В районе есть художественная школа…

Я вздохнула. Художественная школа – это деньги. А у нас с библиотечной зарплатой еле концы с концами сводились.

Вечером, когда Соня делала уроки, а я готовила ужин, в дверь постучали. На пороге стояла баба Зина, наша соседка.

— Тань, тут это… – она протянула авоську. – Яблоки у меня нынче уродились, девчонке витамины нужны. И варенье малиновое.

Я растерялась:

— Да что вы, Зинаида Николаевна…

— Бери-бери, – она махнула рукой. – И это… я тут подрабатываю иногда, квартиры в городе убираю. Если хочешь, могу тебя порекомендовать. Платят прилично.

Так начались мои «чёрные» выходные – два раза в месяц я ездила в город на уборку. Соня оставалась с бабой Зиной, которая учила её печь пироги и рассказывала истории.

К концу первого класса у нас появились деньги на художественную школу. Правда, добираться туда приходилось на двух автобусах, но Соня ни разу не пожаловалась.

Проблемы начались в средней школе. Подростковый возраст – штука сложная, а тут ещё эти вечные вопросы о прошлом.

— Почему они меня бросили? – спросила она однажды вечером, когда мы пили чай. – Я была плохая?

У меня сердце сжалось.

— Соня, послушай…

— Нет, это ты послушай! – она вскочила, опрокинув чашку. – Все нормальные люди знают, кто их родители! А я… я никто! Подкидыш!

— Прекрати!

— Что, правда глаза колет? – она выскочила из кухни, хлопнув дверью так, что штукатурка посыпалась.

Барсик, постаревший и ещё больше разжиревший, испуганно юркнул под диван.

Я не пошла за ней – знала, что бесполезно. В такие моменты лучше дать ей остыть. Сидела на кухне, механически вытирая лужу чая, и думала – может, я что-то делаю не так? Может, надо было тогда…

Хлопнула входная дверь. Я вскочила – на часах почти десять вечера.

— Соня!

Тишина в ответ.

Накинув куртку, я выбежала на улицу. Моросил дождь, фонари через один не работали. Куда она могла пойти?

Я обежала всю улицу, потом соседнюю. Заглянула на детскую площадку – пусто. В голове крутились страшные картинки – маньяки, аварии, собаки…

Она нашлась на старом кладбище – сидела на лавочке возле могилы бабы Зины, умершей год назад.

— Соня…

Она подняла голову – вся мокрая, зубы стучат.

— Прости, – прошептала она. – Я не хотела…

Я молча сняла куртку, накинула ей на плечи и села рядом.

— Знаешь, – сказала я после долгого молчания, – когда я тебя нашла, думала – вот, поживёт немного и уйдёт. В детдом или к родственникам, если найдутся. А потом… потом ты стала рисовать эти каракули на обоях…

— Это были единороги! – возмутилась она сквозь слёзы.

— Ага, особенно тот, фиолетовый, с тремя хвостами, – я улыбнулась. – И я поняла – никуда я тебя не отдам. Потому что ты – моя. Не по крови, а по сердцу. И мне плевать, кто твои настоящие родители. Для меня настоящая – ты.

Она уткнулась мне в плечо и разрыдалась. Мы просидели так, наверное, минут 10 – мокрые, замёрзшие, но какие-то… очищенные, что ли.

— Мам, – сказала она, когда мы шли домой. – А можно я перекрашу свою комнату? В лиловый?

— Это который с фиолетовым оттенком или который с розовым?

— Не знаю, – она пожала плечами. – Давай оба попробуем?

Следующие выходные мы провели за покраской стен. Я так и не поняла, какой оттенок в итоге получился, но Соня была счастлива.

К пятнадцати годам она уже точно знала, что хочет стать художницей. Её работы регулярно побеждали на районных конкурсах, а одну даже отправили на областную выставку.
>— Мам, смотри! – она влетела в дом, размахивая какой-то бумажкой. – Меня пригласили на мастер-класс в художественное училище! В город, на целую неделю!

Я похолодела. Неделя в городе – это жильё, питание, материалы…

— Здорово, – выдавила я улыбку. – Когда?

— Через месяц! – она плюхнулась на диван рядом со мной. – Представляешь, там будет настоящий художник из Москвы! И нас будут учить писать маслом!

Вечером я достала заначку – небольшая часть того, что копила ей на поступление. Пересчитала – должно хватить. А там что-нибудь придумаем.

Эта неделя изменила всё. Соня вернулась другая – повзрослевшая, с горящими глазами и твёрдым намерением поступать в художественное училище после девятого класса.

— Но как же школа? – растерялась я.

— А я экстерном сдам! Преподаватель сказал, у меня есть все шансы поступить на бюджет. Представляешь?

Я представляла. Представляла, как она уедет в город, как останусь одна в этом доме, где каждый угол пропитан воспоминаниями. Как буду ждать её писем и редких приездов на выходные.

— Мам, – она села рядом, взяла меня за руку. – Я же не насовсем уеду. Буду приезжать каждые выходные. И потом вернусь – организую здесь художественную студию для детей. Вот увидишь!

Я смотрела на неё – уже не ребёнок, но ещё не взрослая. Упрямый подбородок, глаза, которые становятся зелёными, когда она волнуется. Моя девочка. Когда успела вырасти?

— Ладно, – сказала я. – Но при одном условии.

— Каком?

— Будешь присылать мне все свои работы. Хочу первая видеть твои шедевры.

Она засмеялась и крепко обняла меня.

В тот вечер я долго не могла уснуть. Вышла на крыльцо, села на старую скамейку. Где-то далеко лаяли собаки, пахло спелыми яблоками из бывшего сада бабы Зины. Странно устроена жизнь – вроде идёт себе, идёт по накатанной колее, а потом вдруг – бац! – и всё меняется из-за одной встречи на дороге, одного решения, одного момента…

— Мам, ты чего не спишь? – Соня вышла, закутавшись в плед. Села рядом, положила голову мне на плечо.

— Да так… думаю.

— О чём?

— О том, как быстро ты выросла.

Она помолчала, потом сказала:

— Знаешь, я иногда думаю – а что, если бы ты тогда прошла мимо? Или если бы я оказалась в другом месте?

— Не знаю, – я обняла её за плечи. – Наверное, так было суждено.

Мы сидели на крыльце до рассвета, строя планы на будущее и вспоминая прошлое. А утром я начала собирать документы для экстерната.

Её готовность к поступлению стала нашим общим делом. Я работала на двух работах, она занималась по ночам, готовясь к экзаменам. Временами казалось – не выдержим, сломаемся. Но мы справились. Она поступила.

Время в городе изменило Соню. Она словно расправила крылья – новые друзья, выставки, творческие вечера. На первом курсе звонила каждый день, потом реже, но всегда присылала фотографии своих работ. Я распечатывала их и развешивала по стенам – получилась целая галерея.

Дом без неё казался непривычно тихим. Даже Барсик, который к тому времени превратился в настоящего старичка, тоскливо бродил по комнатам, будто искал кого-то.

— Мам, только не волнуйся, – сказала она однажды по телефону. – Но я, кажется, нашла способ узнать о моём прошлом.

У меня внутри всё оборвалось.

— Что ты имеешь в виду?

— Помнишь ту куртку, в которой я была? Ты ещё её хранишь?

Конечно, я хранила. Маленькая синяя курточка лежала в дальнем ящике комода вместе с другими памятными вещами.

— В подкладке есть бирка с названием ателье. Я нашла его – оно всё ещё работает! Может быть, они помнят, кто заказывал куртку?

Я молчала, не зная, что сказать. С одной стороны, я понимала её желание узнать правду. С другой…

— Мам? Ты там?

— Да, милая. Просто… ты уверена, что хочешь это знать?

Она помолчала, потом сказала тихо:

— Нужно закрыть эту дверь. Иначе она так и будет приоткрытой.

Я достала куртку. От неё всё ещё пахло нафталином и почему-то яблоками – видимо, от соседства с банками варенья в комоде.

Через неделю Соня приехала домой – похудевшая, с кругами под глазами.

— Ну что? – спросила я, усаживая её за стол и наливая чай.

— Ничего, – она покачала головой. – В ателье сменился владелец, все старые журналы заказов пропали. Тупик.

Она вдруг расплакалась – первый раз за много лет.

— Знаешь, что самое смешное? Я даже не знаю, чего хотела. Найти их? А дальше что?

Я обняла её, гладя по спине:

— Родная моя…

— Нет, правда, – она вытерла глаза. – Вот представь – нашла бы я их. И что? Сказала бы «Привет, я та самая девочка, которую вы бросили много лет назад. Как дела?»

Она горько усмехнулась:

— А потом я сидела в автобусе и думала – а ведь это они потеряли, а не я. Потеряли возможность видеть, как я расту, как рисую свои первые картины, как поступаю в училище… А ты – ты всё это время была рядом. Это ведь ты настоящая мама, а не та, которая меня родила.

Я молчала, потому что говорить не могла – ком в горле мешал.

— Помнишь тот день, когда ты меня нашла? – вдруг спросила она.

— Конечно.

— Я ведь помню больше, чем говорила. Помню, как меня вывели из машины, сказали подождать… Я просидела там почти сутки, пока ты не пришла.

Она встала, подошла к окну:

— Знаешь, что я поняла? Иногда люди уходят из твоей жизни, чтобы в ней появились другие – настоящие.

Через два года Соня организовала свою первую персональную выставку. Я приехала в город, нарядная и взволнованная, с букетом полевых цветов – её любимых.

Галерея была полна людей. Модно одетые женщины, мужчины в дорогих костюмах, художники с бородками – все обсуждали картины моей девочки. А я ходила от работы к работе, и сердце готово было выпрыгнуть от гордости.

— А вот и главная героиня дня! – раздался голос за спиной.

Я обернулась – седой мужчина в твидовом пиджаке протягивал руку:

— Вы ведь мама Софии? Я её преподаватель живописи. Знаете, у вашей дочери удивительный талант – она видит душу вещей.

«Моя дочь» – как же хорошо это звучало!

— Мам! – Соня пробиралась ко мне через толпу. – Идём, хочу тебе кое-что показать.

Она подвела меня к большой картине в глубине зала. Я застыла.

На картине я увидела нашу старую дорогу — ту самую, разбитую, с колеями от тракторов. Огромный дуб, который мы всегда называли «дедушкой», раскинул свои узловатые ветви. А под ним — две фигурки: я, с авоськами наперевес (господи, она даже мой нелепый зеленый плащ не забыла нарисовать!), и крошечная Сонька в той самой синей курточке. Мы держимся за руки, а вокруг танцуют рыжие листья. И знаете, что самое удивительное? Откуда-то сверху, прямо через серые тучи, бьет золотой луч света — прямо как тогда, в тот день. Я этого даже не помнила, а она… она запомнила.

— Это называется «Встреча», – тихо сказала Соня. – Нравится?

Я смотрела на картину, и вся наша жизнь проносилась перед глазами – первые шаги, первые радости и обиды, взлёты и падения, ссоры и примирения… Двадцать пять лет, промелькнувшие как один день.

— Спасибо, – прошептала я.

— Это тебе спасибо, – она крепко обняла меня. – За всё.

Вечером мы сидели в её съёмной квартире, пили чай с тортом и говорили обо всём на свете. На стене висела фотография Барсика – его не стало прошлой зимой, тихо и спокойно, во сне.

— Кстати, – Соня вдруг засуетилась, – у меня для тебя новость. Помнишь, я говорила про художественную студию в нашем селе?

Я кивнула.

— Так вот, я подала заявку на грант. И… – она выдержала паузу, – мне его одобрили! Представляешь? Теперь у нас будет своя студия!

— В нашем селе? – не поверила я.

— А что такого? – она пожала плечами. – Там тоже дети растут. И им тоже нужно искусство. Да и потом… – она хитро прищурилась, – кто-то же должен присматривать за тобой на старости лет.

— Ах ты! – я шутливо замахнулась на неё полотенцем.

Она со смехом увернулась:

— Вот только сначала нужно будет немного отремонтировать дом. А то крыльцо совсем прохудилось…

— И забор покосился, – подхватила я.

— И сад зарос…

Мы посмотрели друг на друга и рассмеялись. Впереди было столько планов, столько надежд!

А картина «Встреча» теперь висит у нас в гостиной. И каждый раз, когда я смотрю на неё, думаю: как удивительно устроена жизнь – иногда нужно просто не пройти мимо, чтобы обрести самое главное.