Ты же меня не любила. Без любви за меня вышла. Теперь бросишь, когда я заболел…

— Ты же меня не любила. Без любви за меня вышла. Теперь бросишь, когда я заболел…

— Не брошу! – сказала Марина и обняла Игоря. — Ты самый лучший муж! Ни за что не брошу тебя…

Он не мог поверить, что это правда. Настроение и Игоря было плохим…

Марина прожила замужем двадцать пять лет, и все эти годы продолжала нравиться мужчинам. Она и в юности была самой востребованной девушкой. Да что там, в юности! И в школе почти все мальчишки бегали именно за Мариной. При всё при этом красавицей Марина не была.

Она не развелась со своим мужем, хоть он и был весьма неоднозначным персонажем. Нет, Марина прожила с Вадиком до самой его смерти. Дочь вырастили, замуж выдали. Молодой муж увёз Дашу в Италию, теперь они присылали красивые фотографии и звали в гости. Так они с Вадиком и не собрались… Марина-то ещё, может, съездит. А Вадик – всё.

Муж Марины разбился на машине. Так нелепо… правда, Марине потом сказали, что скорее всего ему стало плохо за рулём. Сердце прихватило, растерялся, не справился с управлением.

— Может, сознание потерял? – предположила она.

— Теперь уже ничего не узнаем. – вздохнула подруга, врач. – Причина смерти: множественные повреждения, несовместимые с жизнью.

Марина была в таком шоке. Подруга Лена помогала всё организовывать. Она и узнала все подробности по своим каналам. Вадика похоронили и осталась Марина одна в большом доме, который они с Вадиком строили всю жизнь. Нет, для двоих, да если гости приезжали, дом вроде и не очень большой. А для одного человека… для женщины – большой, к тому же ещё и обуза. Дом есть дом. В нём мужская рука нужна…

Даша приехала на похороны отца. Завела с матерью разговор о продаже дома, покупке квартиры, и возможном переезде Марины к ним.

— Ну нет! – воскликнула Марина. – Я не для того дом этот строила, чтобы продавать. И в Италию вашу я не хочу. Видела я ту Италию… сапог-сапогом.

— Мама!

— Тёмная ты, Дашка! – усмехнулась Марина сквозь слёзы. – Это цитата из фильма. Шучу я так.

— Ну, если шутишь, так может не всё так и плохо.

Всё было неоднозначно. Так же неоднозначно, каким был и сам покойничек. С одной стороны, Вадик был заботливым и любящим мужем. С другой стороны – человеком настроения. Бывало, что под плохое своё настроение он был способен вымотать Марине все нервы без остатка. Потом каялся и извинялся, а Марина была довольно лёгким человеком – не зацикливалась на таких моментах. Так и жили. Двадцать пять лет! С ума сойти… Даша погостила и уехала – её муж много работал, девушка спешила обратно, чтобы поддерживать огонь в домашнем очаге. Осталась Марина одна. Правда, зная себя, женщина понимала – это ненадолго.

Так и получилось. Она погоревала полгодика, а когда утёрла слёзы, обнаружила, что вокруг уже собралась небольшая команда ухажёров. Кстати, даже мама Марины в своё время удивлялась такой востребованности дочери.

— И чего они в тебе находят? Штабелями ведь прямо падают! Не красавица ты у меня, вроде… или я чего-то не понимаю.

— Добрая ты, мама. – усмехалась Марина, подкрашивая губы. – Красота эта ничего не значит. Пустой звук. Женщина должна быть обаятельной и харизматичной. С изюминкой.

— Иди уже, гуляй, женщина. – хохотала мама. – А то жених устанет ждать, уйдёт.

— Другой придёт. – равнодушно дёргала плечиком Марина.

И вот, прошло почти тридцать лет с того разговора с матерью, а ничего не изменилось. Женщины всё сетуют, что нет свободных мужчин, не за кого после сорока замуж выходить. Марина этой проблемы не понимала. У неё и в сорок шесть вон целых два жениха образовались, и оба хорошие.

Сердцем Марина тянулась к Дмитрию. Очень он ей нравился и внешне, и в общении. Симпатичный, интеллигентный. И поговорить интересно с ним, и выйти в люди не стыдно. Правда, мастером Дима был именно в плане поговорить. Марина своими ушами, можно сказать, полюбила его, но в силу возраста и опыта понимала – этот человек не для жизни. Не для её большого дома.

Второй жених, Игорь, был простым крепким мужиком. Из тех, что на праздник могут выпить цистерну, но в руках у них всё ладится, работает и горит. Настоящий мужик с золотыми руками, покладистым характером, но со стрежнем внутри. С женой своей такой будет тих и кроток, как щеночек, но если понадобится, горы для неё свернёт. Так вышло, что нравился Игорь Марине меньше – дурацкая женская логика. Он же не говорил ей красивых речей. Трезвый Игорь был довольно молчаливым человеком. Вот если выпьет, то тогда мог и смешную историю рассказать, и анекдот, и любой разговор поддержать. Выпить, к слову, Игорь и правда мог много, но на следующий день уже был в строю. Обливался холодной водой и снова активно жил. Немногословно, но по делу. Его Марина и выбрала.

Дмитрий обиделся, что его сладкие речи потерпели фиаско и ушёл в закат. Марина вышла замуж за Игоря, от чего он был счастлив по уши. На свадьбе выпил лишку, пел и плясал до упаду.

— Ну ты даёшь, мать. – усмехнулась Лена. – Год едва прошёл после смерти Вадика, а ты уже замуж выходишь. Ничего не изменилось! Бабы днём с фонарём не могут себе мужика найти, а тебе стоит из дома только выйти.

— Ты ещё скажи: «И что они в тебе находят? Ты же не красавица даже!»

— Да ну… не буду я ничего такого говорить. Но что ты всегда была как-то подозрительно востребована, это факт.

— Я не знаю, Лен, что они во мне находят. Иди с мамой моей об этом поговори.

Марина подмигнула подруге и пошла танцевать со своим мужем – он как раз подошёл, пригласил её. Она танцевала и мысленно разгоняла последние сомнения. Ну и что, что Игорь простоват? Зато какой сильный. И рукастый. Да и внешне вполне ещё хорош собой. А что большую часть времени молчит, так может оно и неплохо. Ну выбрала бы Диму, и что дальше? Из красивых слов каши не сваришь.

За несколько месяцев Игорь превратил участок Марины в сказочный сад. Лишние деревья он выкорчевал. Землю разровнял. Сделал Марине клумбы для цветов. Построил беседку. В доме тоже чувствовалась крепкая мужская рука. Нет, правильно Марина выбрала себе мужа. Совершенно правильно.

При этом Игорь ещё и деньги зарабатывал. Всё старался порадовать Марину подарками. Она сравнила короткий период своей семейной жизни с двадцатью пятью годами в первом браке, и совершенно искренне пожалела, что не встретила Игоря раньше. Золотой мужик!

В тёплое время года они по вечерам готовили на мангале и ужинали в беседке, где Игорь поставил красивый деревянный стол и лавочки. Марина, наевшись шашлыка, жмурилась, как сытый кот. Игорь улыбался, глядя на неё.

— Ты чего, Игорёша?

— Ничего. Радуюсь.

Его первая жена была занудой и пилой. Он уж и не думал, что встретит такую прекрасную женщину.

Радовались они своему семейному счастью четыре года, а потом Игорь вдруг начал себя чувствовать как-то… не очень. Стал быстро уставать. Худеть без причины. А уж если выпьет, – а выпить Игорь иногда любил, – так и вовсе нехорошо ему становилось.

— Игорь, нужно пойти к врачу! – забила тревогу Марина. – Чего ты ждёшь? Явно что-то не так.

— Да что за ерунда, Мариш? Само пройдёт!

— Что за средневековье? А если не пройдёт? Или ты, что? Как большинство мужчин, боишься врачей?

— Нет.

Игорь не хотел говорить Марине, чего именно боится. А боялся он только одного. Боялся, что если он серьёзно болен, Марина уйдёт от него. Не станет она жить с больным мужиком. Игорь дураком не был. Он понимал, что Марина вышла за него замуж из практических соображений, а вовсе не по большой любви. Но он-то её любил! Вопреки всему. Увидел в магазине растерянную женщину, которая не может кошелёк найти в сумке, и тут же влюбился. Растерянность этой женщины была какой-то жутко трогательной. Сразу хотелось подойти, взять её на руки и защищать всю оставшуюся жизнь. Хотя мама Игоря загадочно сказала, увидев его избранницу:

— Тебе жить, сынок. Но что ты в ней нашёл, убей не пойму. Не красавица. Немолодая. А ты ещё хоть куда. За тебя бы любая молодая девчонка пошла!

Никто не был нужен Игорю, кроме Марины. И теперь, если он правда заболел, разве нужен будет Игорь Марине?

Она так и не уговорила его поехать в больницу. Был субботний вечер. В гостях у них была Лена с мужем, Борисом. Игорь с Борей пили пиво и жарили шашлык. Лена в кухне, где они резали салат, сказала Марине:

— Игорь заболел, что ли?

— Да вот не знаю! – в сердцах воскликнула Марина. – Я его умоляю пойти к врачу. А он ни в какую! Ты врач. Что скажешь? Нездоров ведь Игорь?

— Ну… выглядеть стал хуже. Похудел. И мне показалось, кожа у него с каким-то желтоватым оттенком.

— О, Господи! Лен, уговори его пойти к врачу! Очень тебя прошу. Может, тебя послушает? Ты же доктор!

Лена внимательно посмотрела на подругу.

— Марин… ты его любишь? Просто, я помню твои колебания…

Марина прикусила губу и не ответила. А Лена не успела уговорить Игоря пойти к врачу – он потерял сознание во время застолья. Вызвали скорую помощь. Марина поехала с Игорем. В сознание он не приходил. Она держала мужа за руку и молилась.

Его прооперировали почти сразу.

— Опухоль печени.

— Рак?! – перепугалась Марина.

— Гистологию теперь ждём.

Опухоль оказалась доброкачественной, но она была уже довольно приличного размера, когда Игорь попал на операционный стол. Врачи запретили Игорю почти всё и предупредили, что восстанавливаться он будет долго. И не факт, что полностью восстановится. Всё-таки уже возраст.

Игорь совсем приуныл. В больнице его навестила мама. Марина была на работе, мама пришла днём. Принесла еды, которую Игорю разрешили – список разрешённого пока был совсем коротким.

— Сынок, я тебя не узнаю! – сказала Татьяна Васильевна. – Ты чего? Выжил. Рака нет. Надо радоваться, а ты лежишь с кислой миной. На вот, поешь паровые котлетки.

— Не хочу есть.

— А надо! В чём дело-то? Марина-то приходит?

— Приходит… пока. – сказал Игорь.

— Чего? Боишься, что бросит тебя? Ну и дурой будет!

— Да я всё! Ни на что не способен! Мне даже работать нельзя. Ничего нельзя. Мне пятьдесят лет только в июне будет, а я инвалид. Кому нужен инвалид?

— Что тут у вас? – удивилась Марина, входя. – Орете на всё отделение. Здравствуйте, Татьяна Васильевна!

— Пойду я, пожалуй. Привет, Марина. И пока.

— Что случилось-то?

Мама Игоря махнула рукой и ушла. Марина вымыла руки и подошла к кровати, на которой лежал её несчастный муж.

— Ну чего ты разорался, инвалид? Руки-ноги на месте. Какой ты инвалид? Остальное заживёт. Я вот знаешь, что про печень прочла?

— Что?

— Печень такой орган, который восстанавливается самостоятельно. Если остается пятьдесят один процент печени – всё. Считай, она восстановится. А у тебя шестьдесят процентов осталось. Дай своей печени время. Всё наладится!

— А у меня оно есть?

— Что? – не поняла Марина.

— Время.

— Игорь, да в чём дело?! Мне что-то не сказали? Ты попросил врачей что-то от меня скрыть?

— Да я не о том…

Игоря выписали. И началась его худшая часть жизни. Стоило Игорю немного поработать физически, как почти сразу он уставал. И это больше всего огорчало мужчину. А впереди был юбилей, мысли о котором теперь навевали на Игоря тоску. Ничего не съесть, выпить нельзя. Вот радость-то!

Картинка сделана нейросетью
Марина, казалось, не замечала, что Игорь устаёт очень быстро, и с энтузиазмом уплетала с ним за компанию диетическую еду.

— Марин… — наконец он решился. – Скажи, что теперь будет с нами?

— В каком смысле? – не поняла она.

— Ну… я очень медленно выздоравливаю. Ты бросишь меня, да? Скажи лучше сейчас.

— Чего это я буду тебя бросать? Мне с тобой очень хорошо.

— Так это когда я всё делал и работать мог, тебе хорошо было. А сейчас чего хорошего? Сейчас мне самому с собой плохо.

— Ну и зря. Давай-ка, бери себя в руки!

— Да я пытаюсь! Но что это такое? Два раза молотком махнул – устал, как собака.

Марина подошла к нему и обняла со спины. Прижалась щекой к затылку.

— Люблю я тебя. И не брошу никогда. А восстанавливаться ты не торопись. Пусть всё идёт, как идёт.

— Любишь? Правда?

— Правда-правда.

Марина не бросает Игоря. Он медленно, но восстанавливается. Юбилей Марина ему организовала безалкогольный, чтобы он не страдал, что не пьёт в одиночестве. Пришло несколько друзей, посидели в беседке, поиграли в настольные игры.

— Повезло тебе с женой, Игорёк. – сказали друзья Игорю, уходя.

— Пойдёте, поди, теперь напьётесь за моё здоровье? – ехидно спросил он.

Посмеялись. Разошлись. Вечером они с Мариной сидели на крыльце, смотрели на звёздное небо. Счастливые. В тот вечер Игорь впервые за долгие несколько месяцев почувствовал себя лучше. Поверил, что восстанавливается. И что его жена правда не бросит его. Он обнял Марину крепче.

— Ты чего, Игорёк?

— Всё хорошо! – сказал он.

— Ну наконец-то. – хмыкнула Марина и поцеловала его в щёку.

Он спал. И Тома, приподняв голову, любовалась его телом.

Он спал. И Тома, приподняв голову, любовалась его телом.

— Юрочка, — шептала она в порыве нежности.

И так было каждый раз, когда они встречались.

Потом он поднимался, начинал быстро одеваться, затем, плеснув себе в лицо холодной водой, поцеловав ее, уходил. И Тамара оставалась одна в комнате, вспомнив, что со смены скоро придёт Вера, и они будут пить чай, и Тома, счастливая, станет рассказывать, как ей повезло встретить Юру. Ей, сельской девчонке, вырвавшейся из деревенских будней, скучных и однообразных, несказанно повезло.

— А родителям сообщила? — спросила Вера, когда уже сидели за крохотным столом общежитской комнаты.

— Неа, — беспечно заявляет Тома, — и Юре про своих ничего не говорила. Ты же сама знаешь, мать-то у меня… говорит она плохо, с детства у нее это.

Прошло ещё три счастливых месяца. И всё, что скрывала Тома, всё открылось.

Юра, сероглазый красавец, задумавшись, смотрел в окно. Беременность Томы не обрадовала. Нет, он думал о женитьбе, к тому же Тамара — девушка красивая, статная, да и характером спокойная. Но ребенок…

Да всё бы ничего, но простые родители Томы… к тому же у матери со здоровьем нелады, то ли она немая, то ли дефект речи… Юрий так и не понял… Одно беспокоило: вдруг ребенку перейдет…

Да он и не узнал бы, но ведь надо как-то знакомиться… К тому же мать Юры интересуется, кто родители у девушки…

Юрий представил строгий взгляд матери, недовольство отца… Даже представил, как мать, начнет говорить о наследственности, когда узнает, что у Томы в семье проблемы со здоровьем.

— Надо нам все обдумать, — уклончиво говорит он.

— Юрочка, да уж и так думаем с тобой вот на этой постелюшке, скоро как полгода думаем. И уже срок у меня большой, доктора говорят, только рожать, иначе никак…

— Ну мало ли что они говорят, не им ведь жить… В общем, надо мне дома поговорить… А ты жди, я приду… Скоро приду.

Но Юрий не пришел. Хотя обещал через неделю появиться. Тома даже сходила в строительное управление, но там ответили, что Юрий Костенко уволился.

Тамара от такого известия не могла найти нужные слова. Успела только одно спросить: » Как же без отработки его отпустили?»

Инспектор отдела кадров повела плечиком и ответила: — За него попросили.

***

Малыша Тамара привезла, когда ему и года не исполнилось. Записать пришло на своего отца Николая Порфирьевича Коростылева. Юрия она больше не видела, исчез, как туман над рекой.

Тосковала, плакала, думала о нем, а потом успокоилась. За окном бушевала жизнь, а Тамара, молодая, красивая, любила жизнь.

— Ну вот, Саньку вам привезла, — сказала Тамара, развернув свёрток.

А он, горластый, расплакался, словно чувствовал, что оставят его тут.

— Ну куда я с ним одна? — она виновато смотрела на родителей.

Николай, поглаживая небольшую бороду, разглядывал внука. Его жена, мать Тамары, взглянула на малыша, и руки сами потянулись к нему.

Говорить много и правильно Августа не умела. Имя ей такое дали — Августа, а попросту — Гутя. Вот так и звал ее Николай.

У Гути с детства проблемы с речью. То она долго не говорила, потом что-то несуразное лепетала. А когда подросла, стала стесняться саму себя. Говорила мало, звуки растягивая, волнуясь при этом.

Но до чего же она была красива эта Гутя! Особенно в молодые годы.

Николай Коростылев долго не женился. Может потому, что внешне невзрачный и стеснительный был.

Но увидел однажды Гутю — красивую и молчаливую — «заболел» ею.

Упросил родителей, посватался… И с той поры живут душа в душу.

Он ее по взгляду понимает, и она тоже. Вот, например, возится Николай по хозяйству, а Гутя выйдет, взглянет и он сразу поймет: — Обедать уже? Понял, иду, Гутя, вот только ещё одну досочку поправлю и приду.

Она кивнет с улыбкой и идёт в дом.

Единственную дочку Тамару они любили. Даже слишком. Может потому, что одна, других деток не было.

И оставить малыша в деревне восприняли без упрека.

— Ну, раз надо, значит надо, — сказал благодушно Николай. — Как думаешь, мать, справимся? — спросил жену Гутю.

А она улыбается, кивает, старательно выговаривает каждое слово, а сама уже держит на руках внука.

— Ну ладно, приезжать буду, а уж деньги, само собой, с каждой получки, — обещает Тамара.

Деньги она, и в самом деле, высылала каждый месяц. Даже приехала пару раз. А потом как исчезла. Только и сообщила, что уехала на комсомольскую стройку.

Гутя внимательно слушала, когда Николай читал письмо. А рядом крутился маленький Саша, ему уже полтора года исполнилось.

Николай долгими зимними вечерами любил подшивать валенки, или с другими обутками возиться. Любил он «сапожничать». Несли ему со всей деревни обувь, даже из соседних сел привозили.

Внук Саша любил эти часы зимнего вечера, когда дед «колдовал» над сапогами: выкраивал стельки, подшивал, ловко орудуя иглой.

Потом бабушка отправляла спать, и через ее теплые заботливые руки, как по невидимым нитям, проходила ее молчаливая любовь.

(художник Иван Гринюк)

Подрастая, Санька все больше привязывался к деду и бабушке. И поскольку о своей матери он мало чего знал, то папой и мамой звал Николая и Гутю.

Коростылевы сначала фотографии Тамары показывали: — Вот это мама твоя, — говорил Николай.

Саша с любопытством разглядывал красивую женщину, а потом смотрел на Гутю и непроизвольно тыкался носом ей в плечо, будто боялся, что отнимут у него её.

В первый класс отвели Саньку при полном параде. Гутя всю дорогу улыбалась, гладила Сашу по голове. А Николай, наоборот, был серьезным, каким-то торжественным.

— Ну чё, подкидыша повели в школу? — спросил сосед Петр Васильевич с лёгкой подковыркой. «Подкидыш ем» он называл Сашу. И вроде без злобы, но Коростылевым это не нравилось. Хотя после того как Тамара оставила сына родителям, в деревне иногда называли мальчишку подкидышем. Считали, что Тома просто подкинула сына деду с бабкой.

— Не слушай его, Саня, — сказал Николай, — мелет всё подряд.

— А я и не слушаю! — гордо заявил белобрысый Санька.

Учился Саша Коростылев неплохо. Николай помогал с уроками. Гутя же не могла из-за трудностей речи, объяснять. Но зато она сидела рядом, когда Санька делал уроки, и вязала. Спицы мелькали в руках, и она поглядывала на внука. Хотя какой теперь внук? Сын он ей. Она и прикипела к нему как будто сама его родила.

Через год, когда Санька уже перешёл во второй класс, появился в их доме чужой мужчина.

Санька сначала с любопытством смотрел на чужого красивого дядьку. А когда узнал, что это его отец, спрятался в комнате.

— Вот значит, Николай Порфирьевич и Августа Григорьевна, сами должны понимать, что с отцом родным мальчику будет лучше. У нас с женой все условия есть, да и живём в городе. — Он окинул взглядом скромное убранство дома Коростылевых и продолжил: — Все у нас с супругой есть, в лучшую школу будет ходить, в кружки запишем…

— Да у нас тут тоже занимаются с ними, — попытался оправдаться Николай.

Гутя мотнула головой, в глазах — испуг. — Не надо, — произнесла она, волнуясь, — наш он, не отдам, — с трудом сказала она.

— Напрасно вы так, я ведь все нужные бумаги собрал, закон на моей стороне, я ведь отец, — спокойно продолжал Юрий, — к тому же его мать, как мне известно, не занимается воспитанием.

Коростылевы до последнего надеялись, сами в район ездили, пытались «отстоять» Сашу. Но Юрий Костенко, уже подкованный в этом вопросе, заручившись нужными бумагами, приехал с женой Светланой за мальчиком.

Саша, увидев их, громко крикнул: — Не поеду! Я с мамой и папой буду жить!

— Ну вот видите, одичал ребенок, — сделал вывод Юрий.

Светлана, стройная, молодая женщина, попыталась подружиться с мальчиком: — Тебе хорошо у нас будет, — пообещала она, — ты просто поживаешь у нас на каникулах, а потом решишь, где тебе лучше. Захочешь, домой вернёшься, — пообещала Светлана.

Гутя слушала и не могла говорить, а только плакала, пряча слезы от Саньки.

— Ну все, скоро автобус, поехали, — сказал Юрий и взял мальчика за руку.

Николай и Гутя шли за ними.

— Не вздумайте истерику закатывать при мальчике, — тихо сказал Юрий, — вам же хуже будет, я ребенка законно забираю.

Уже когда сели в автобус, Юрий сказал жене Светлане: — Это ты хорошо придумала насчёт «погостить», пусть так думает, а потом привыкнет.

— Ой не знаю, что будет, — ответила Светлана, — он нас не воспринимает. — Она вздохнула: — Жаль, что своих детей нет.

— Светочка, так ведь Саша почти свой, он ведь мой сын, мы даже похожи.

Николай и Гутя стояли у ворот и смотрели вслед автобусу. А как только он скрылся за поворотом, Гутя дала волю слезам. Как раненый зверь, она упала на землю и завыла. Николай пытался успокоить, но женщина в отчаянии каталась по траве, сорвав с головы платок. Ее русые волосы с лёгкой проседью растрепались, лицо исказилось от боли, которая вырывалась откуда-то изнутри.

Сосед Петр и его жена Клавдия прибежали на шум.

— Да что же это такое, — сокрушённо причитала Клавдия, — по живому рвут, разве так можно…

Казалось, что Николай за эти минуты тоже постарел, осунулся.

Наконец, успокоив Гутю, все четверо сели на скамейку, и только всхлипывания Гути прерывали тишину.

Послышался гул мотора, показался милицейский УАЗик.

Сначала вышел участковый, а потом Юрий и Светлана.

— Где он? Куда вы его спрятали? — кричал Юрий.

Испуганные Коростылевы не понимали, в чем дело.

— Мальчик сбежал на первой же остановке, — сказала Светлана.

Гутя, не произнеся ни слова, схватила за рубашку Юрия и стала трясти его.

— Дикие вы люди, — сказал он, оттолкнув её, — ничего не понимаете.

Мотоцикл подкатил к дому Коростылевых, и из люльки выпрыгнул Санька.

Тракторист Федя Самойлов сказал: — Пассажира вам привез. Хорошо что я мимо ехал, а то так бы и шел один через березник.

Все затихли, увидев мальчика. А Санька побежал к дому и с разбегу уткнулся в колени Гуте, обняв их.

Она дрожала, плакала, гладила его по голове, а потом опустилась перед ним на колени и целовала его светлые волосы, его лицо…

Юрий направился к ним, но тут же был остановлен соседом Петром и его женой Клавдией. Петр направил вилы на Юрия и смотрел молча, загородив путь к Коростылевым.

Николай взглянул на опешившего участкового и попросил соседа убрать вилы.

Все замерли. Наступила тревожная тишина. Пёс Коростылевых перестал лаять и, натянув цепь, стоял так, как вкопанный. Даже воробьи перестали чирикать, и ворона с любопытством поглядывала вниз, заняв место на крыше.

Санька повернул голову, и не отрываясь от Гути, посмотрел в глаза Юрию.

И оба они смотрели друг на друга. Юрий увидел эти глаза, так похожие на его глаза.

Они смотрели друг на друга и все молчали. Санька так вцепился в платье Гути, что его пальцы побелели.

Юрий заметил это. Наконец вздохнул, будто принял решение: — Ну что же, ладно…

Он взял за руку жену и они пошли в сторону остановки.

Участковый снял фуражку, вытер платком лоб, будто передохнул после тяжёлой работы.

— Зря мы это затеяли, Юра, — сказала Светлана по дороге на остановку, — как волчонок на нас смотрит.

— Поздно, — с сожалением сказал Юрий, — слишком поздно, раньше надо было.

Снова залаял в ограде пёс Коростылевых, весело зачирикали воробьи, деловито каркнула ворона. Сосед Петр убрал вилы, с опаской глядя на участкового. А тот, ничего не сказав, молча сел в УАЗик и уехал. По дороге остановился, увидев Юрия и Светлану: — Садитесь, подвезу до автостанции в райцентре, а то сегодня сюда уже не придет автобус.

***

Прошло семь лет.

Пятнадцатилетний Санька лихо гонял на велосипеде, рыбачил вместе с Николаем, помогал Гуте и успевал хорошо учиться.

— Ленишься с уроками-то, — ворчал Николай, зашивая порванный сапог соседки Клавдии.

— Батя, так я всё запомнил, — бодро отвечал Санька.

— Ишь ты, батей зовёт — по-взрослому, — бормотал Николай, пряча улыбку в седой бороде.

— Лю-юю-бит, — говорит Гутя, и сама с гордостью поглядывает на Саньку.

Тамара, Санькина мать, появилась в это лето в деревне впервые за много лет.

Приехала. Веселая, чуть располневшая, но такая же красивая. Ее муж, невысокий «пухляш», с добрым взглядом, тараторил без умолку. Хоть и не красавец, но видно было, что человек хороший. Два пухлощеких мальчишки, лет восьми, держались за руки. Близнецы они, похожи, что и не отличить.

Приглядываются к деду с бабой, а сами к родителям жмутся.

— Ну вот, это тоже ваши внуки, — Тамара кивает на мальчишек. А они, как два барчука, обласканные родителями, хмурясь, рассматривают простую обстановку.

— Здравствуй, сынок! — Хочет Тома обнять старшего сына, а он напрягся, будто подвоха ждёт. — Ну прости, что долго не приезжала. То Вовка с Серёжкой маленькие были… Да и живём далеко, не ближний свет… Но деньги шлем, вот Паша, — она показала на мужа, — каждый месяц сам, лично…

— Да ладно, чего там, — суетится пухляш Павел, — чего там деньги, главное парень какой хороший, — хвалит он Саньку.

Весь вечер сидели за столом, долго разговаривали. Павел оказался настолько общительным и добродушным — сумел сразу родителям Тамары понравиться. А мальчишек Санька увел на улицу и деловито рассказывал, как он налаживает велик, как сумел наладить мопед своему другу. И те, оторвавшись, наконец, от родителей, крутились возле старшего брата, с интересом разглядывая технику.

— Мам, пап, чего сказать-то хочу, — начала Тамара на другой день утром, — спасибо, конечно, за Саньку… Хорошо у нас всё с Пашей, он и Саньку готов на себя записать, ворчит на меня, что сразу про сына не рассказала… В общем заберём мы Саньку, вся семья будет в сборе.

Кроме них рядом никого не было, и Николай, может впервые в жизни, повысил голос на дочь.

— Семья, говоришь? А мы кто? Мы с матерь — кто? Хвост собачий?

— Ну что ты, папа, я же как лучше хочу.

— Если Саня захочет с вами уехать, отговаривать не стану. И мать уговорю, чтобы смирилась, хоть для нее это как нож острый. А если не захочет — тоже уговаривать не стану. Так что уж сама теперь… как получится.

Санька сначала нахмурился, посмотрел на Тамару исподлобья.

— Ну чего набычился? Чего хмуришься? Мы ведь тебя к себе зовём, все вместе жить будем, а то ты всё в деревне, ничего в жизни не видел.

Санька ещё больше нахмурился.

— Без мамки и папки никуда не поеду, — сказал он и отвернулся.

Зря, конечно, он зарекался, что никуда без родителей (Николая и Гути) не поедет. Уехал. Но гораздо позже, когда восемнадцать исполнилось. В армию Саньку призвали.

А в то лето, когда Тамара с семьёй приезжала, наотрез отказался с ними ехать. Хотя, надо сказать, что с младшими братьями он подружился, да и Павел, Тамарин муж, хорошо к нему относился. И даже Николай и Гутя не отговаривали, ждали его решения.

Остался Санька. Не мог он представить, как уедет из дома, как оторвётся от отца с матерью.

И вот прошло ещё три года. Приходили письма от Тамары, от братьев, но Санька так и не решился к ним съездить. Пообещал после армии в гости наведаться.

А потом армия. Гутя до самого автобуса не отпускала его. Молчала всю дорогу, даже не плакала. Только глаза выдавали всю её тоску и боль.

— Мам, пап, все хорошо будет, — обещал Санька, — через два года домой вернусь.

***

Он вернулся весной, когда ещё не вспахали огороды и радовался, что успеет родителям помочь.

Гутя, как маленького, старалась накормить. А он смотрел на родителей и видел, как прибавился возраст. И все равно они самые красивые. Особенно мать. Даже седина не испортила ее, такая же красивая, статная, тихая и молчаливая. Один раз в жизни она была не в себе — когда биологический отец хотел увезти Сашу навсегда. Но это давно было, и уже никто об этом не вспоминает.

Поздней осенью, когда чествовали тружеников села, в актовом зале торжественно вызывали на сцену передовиков и вручали подарки.

— Награждается грамотой и ценным подарком механик моторно-тракторной станции Коростылев Александр Николаевич, — объявила ведущая.

Раздались громкие аплодисменты. Санька, смутившись, пошел к сцене.

— Наш идёт, наш, — бормотал Николай, поглядывая на жену. А Гутя вытерла выступившие слезы, вцепившись рукой в руку Николая.

Замерев, смотрели на сцену, как чествуют их сына. Да, именно сына, которого родили сердцем.

— Слышь, мать, вот женится Санька, — шепотом сказал Николай, — будут у него дети… это, значит, внуки наши…

— Ох, дождаться бы Санечкиных деточек, — прошептала Гутя.

— Дождемся, какие наши годы! У нас сын вон какой молодой, да и мы ещё не состарились, — похвастался счастливый отец.