Ты решил, что я прислуга? Тогда убирай за своими гостями сам.. — жена высказала всё
Анна в очередной раз провела рукой по полированной поверхности стола, хотя тот уже сиял безупречной чистотой. Часы показывали четыре — через два часа придут гости. Снова гости мужа. Она поймала своё отражение в начищенной до блеска поверхности серванта — осунувшееся лицо, волосы наспех собраны в неаккуратный пучок. Когда она в последний раз спокойно сидела в парикмахерской?
Звонок телефона заставил её вздрогнуть.
— Анечка, — голос Сергея звучал привычно бодро, — я пригласил ещё Володю с Мариной. Ты же не против?
Она прикрыла глаза. Конечно, он не спрашивал — просто ставил перед фактом. Как всегда.
— Сергей, у нас же места за столом в обрез…
— Ну ты что-нибудь придумаешь, правда? Ты же у меня умница! — и отключился, не дождавшись ответа.
Анна медленно опустила телефон. «Что-нибудь придумаешь». Конечно. Она всегда что-нибудь придумывает. Переставляет мебель, двигает стулья, добавляет закуски, меняет сервировку. Как будто она резиновая. Как будто время можно растянуть. Как будто силы бесконечны.
Она механически двинулась на кухню. Так, значит, нужно достать ещё один салатник, нарезать дополнительную порцию овощей, найти где-то ещё два прибора… Господи, а вилок-то хватит?
Через десять минут она уже стояла на стремянке, пытаясь дотянуться до верхней полки кухонного шкафа, где хранился парадный набор столовых приборов. Тот самый, который она берегла для особых случаев. Который достаётся всё чаще и чаще, потому что Сергей теперь постоянно приводит гостей.
Пальцы нащупали пыльную коробку. Теперь осторожно… Но тело предательски покачнулось, и она схватилась за полку. Сердце заколотилось от страха. Вот не хватало ещё упасть! Кто тогда будет крутиться по дому? Кто будет создавать уют для очередной компании друзей мужа?
Спустившись, Анна принялась полировать приборы. Каждое движение выходило резким, дёрганым. В голове крутились непрошеные мысли. Когда это началось? Когда она превратилась в молчаливую тень, в обслуживающий персонал в собственном доме? Может быть, когда Сергея повысили на работе, и он начал приводить домой всё новых и новых «полезных людей»? Или раньше?
Она помнила их первые годы вместе. Тогда они оба готовили, вместе накрывали на стол, вместе мыли посуду, смеясь и обрызгивая друг друга пеной. Куда всё это делось? Когда она стала просто функцией — молчаливой, незаметной, бесконечно усталой?
Звонок в дверь раздался на полчаса раньше назначенного. Анна вздрогнула, торопливо оглядывая кухню. Нет, ещё не всё готово, ещё нужно…
— Аня, открывай! — голос Сергея за дверью звучал празднично. — Смотри, кого я привёл!
Она глубоко вздохнула, расправила плечи и натянула на лицо приветливую улыбку. Как обычно. Как всегда.
Гостиная наполнилась голосами и смехом. Анна металась между кухней и столом, подавая новые блюда, подливая вино, убирая пустые тарелки. Её движения становились всё более резкими, но никто этого не замечал.
— А помнишь, Серёжа, тот случай с клиентом? — Володя, грузный мужчина с красным лицом, громко хохотал, расплёскивая вино. Капли летели на скатерть, которую Анна стирала вручную, боясь испортить тонкое кружево.
— Конечно! — Сергей сиял. — Я тогда…
Анна перестала вслушиваться в рассказ. Очередная история про успехи мужа на работе. Она знала их все наизусть — каждый вечер новые гости, а истории те же. Машинально промокнула винное пятно салфеткой.
— Анечка, — окликнула её Марина, жена Володи, холёная женщина с идеальным маникюром, — а ты чего не присядешь с нами?
«А кто тогда будет убирать твой бокал, который ты уже третий раз роняешь на диван?» — чуть не вырвалось у Анны. Но она сдержалась. Выдавила улыбку:
— Спасибо, я попозже.
— Да ладно тебе, — Сергей махнул рукой, — присаживайся! Вон, Николай как раз рассказывает…
Она стиснула зубы. Муж даже не заметил, что вся посуда грязная, салфетки закончились, а от оливье, которое она готовила полдня, остались одни крошки. Надо срочно что-то делать…
— Нет-нет, — Анна попятилась к кухне, — я лучше…
Но её уже никто не слушал. Компания увлечённо обсуждала какой-то рабочий проект. Сергей, раскрасневшийся от вина и внимания, активно жестикулировал. Его локоть задел стакан — тот опрокинулся, и тёмно-красная жидкость медленно поползла по белоснежной скатерти.
— Ой, — он небрежно промокнул лужицу салфеткой, размазывая пятно ещё больше. — Аня потом застирает, правда, дорогая?
Она замерла в дверях кухни. Сердце колотилось где-то в горле. «Аня застирает». Конечно. А как же иначе? Аня всё застирает, помоет, приготовит, уберёт…
— Серёженька, — пропела какая-то крашеная блондинка, кажется, новая сотрудница из его отдела, — расскажи ещё про тот случай с директором!
Анна смотрела, как женщина игриво касается плеча её мужа. Как все они смеются. Как летят крошки на пол, который она мыла сегодня дважды. Как липкие следы от бокалов остаются на столешнице. Как Сергей, её Сергей, который когда-то помогал ей с уборкой и готовкой, сейчас даже не замечает её усталого взгляда.
В кухне она привалилась к холодильнику. Ноги гудели — она не присела ни разу с утра. В раковине громоздилась гора посуды. На плите остывали остатки горячего. А впереди ещё десерт, кофе, ликёры… И уборка. Бесконечная уборка.
«Я больше не могу», — стучало в висках. «Не могу, не хочу, не буду».
Но она взяла себя в руки. Достала десертные тарелки. Разложила пирожные — покупные, на свои не хватило времени. В гостиной взорвался очередной взрыв хохота.
— Анечка! — раздался голос мужа. — А где наша хозяюшка? Кофе бы…
Что-то оборвалось внутри. «Хозяюшка»? Она давно не хозяйка — она прислуга. Молчаливая, незаметная, бесконечно уставшая прислуга в собственном доме.
Было далеко за полночь, когда входная дверь наконец закрылась за последним гостем. В квартире повисла звенящая тишина, нарушаемая только тиканьем часов. Анна медленно обвела взглядом гостиную: диванные подушки сбиты, везде крошки, на столе – хаос из грязной посуды, на полу – лужицы от пролитого вина. В воздухе висел тяжёлый запах табачного дыма – хотя она столько раз просила не курить в доме.
Сергей с довольным видом плюхнулся на диван, закинув ноги на журнальный столик:
— Отличный вечер получился! Все так хвалили угощение. Ты же тоже повеселилась, да?
Анна стояла, вцепившись побелевшими пальцами в спинку стула. Во рту пересохло.
— Повеселилась? — её голос прозвучал хрипло. — Повеселилась?!
— Ну да, — он непонимающе посмотрел на неё. — А что такое?
Она почувствовала, как что-то внутри неё ломается. Годами копившаяся обида, усталость, раздражение – всё это вдруг прорвалось наружу:
— Когда мне было веселиться? Когда я металась между кухней и гостиной? Или когда твой драгоценный Володя разлил вино на мою любимую скатерть? А может, когда эта твоя новенькая сотрудница висла на тебе, а я подавала вам кофе?
— Да что с тобой? — Сергей приподнялся, в его голосе появилось раздражение. — Опять начинаются эти женские истерики…
— Истерики? — Анна схватила грязную тарелку со стола. — Ты считаешь это истерикой? А ты знаешь, сколько я сегодня простояла у плиты? Сколько раз перемыла посуду? Ты хоть заметил, что я не присела ни разу за весь вечер?
— Ну так надо было присесть! Кто тебе не давал? — он раздражённо махнул рукой.
— Кто не давал? — она рассмеялась, и от этого смеха у неё самой мурашки побежали по коже. — А кто бы убирал за твоими гостями? Кто бы подавал твои любимые закуски? Кто бы следил, чтобы у всех всегда было что выпить и чем закусить?
Она резко развернулась к раковине, заваленной грязной посудой:
— Знаешь что? С меня хватит! Я тебе не прислуга! Не кухарка! Не официантка! Я твоя жена! Жена, а не обслуживающий персонал! — она с силой бросила на стол кухонное полотенце. — Хочешь принимать гостей? Прекрасно! Тогда сам готовь, сам убирай, сам обслуживай свои бесконечные застолья!
Сергей вскочил с дивана:
— Да что с тобой такое? Что за концерт ты устраиваешь?
— Концерт? — она сорвала с себя фартук. — Нет, милый. Концерт окончен. Я больше не буду играть роль твоей безмолвной домработницы. Хватит!
Она схватила сумку, висевшую в прихожей:
— Можешь сам разбираться с этим бардаком. Я еду к Тане.
— К какой ещё Тане? Сейчас час ночи!
— К подруге, которую ты даже не помнишь, потому что она не входит в круг твоих «полезных знакомств»! — Анна рывком открыла входную дверь. — И не звони мне. Я хочу побыть одна.
Дверь захлопнулась за её спиной. В полной тишине было слышно, как гудит лифт, увозя её вниз. Сергей стоял посреди разгромленной квартиры, ошарашенно глядя на закрытую дверь. С кухни доносилось тихое капание воды из неплотно закрытого крана.
Первое утро без Анны началось с холодной тишины и головной боли. Сергей проснул на диване — до спальни вчера так и не дошёл. Во рту было сухо, в затылке пульсировало. Он с трудом разлепил глаза и тут же поморщился: солнечный свет безжалостно высвечивал вчерашний разгром.
— Вот дура! — пробормотал он, с трудом поднимаясь. — Устроила тут…
Но слова прозвучали фальшиво даже для него самого. На журнальном столике белел сложенный вчетверо лист бумаги. Почерк Анны, торопливый, нервный:
«Я уехала к Тане. Не ищи меня. Тебе пора научиться жить без прислуги. Потому что я — жена, а не обслуга. Я тоже человек, Серёжа. Жаль, что ты этого не замечал»
Он смял записку, швырнул её в сторону. Пить хотелось невыносимо. На кухне его встретила гора немытой посуды, застывшие пятна соуса на плите и неприятный запах.
Сергей потянулся к шкафчику за чистой чашкой — пусто. Выдвинул ящик со столовыми приборами — там только пара случайных вилок. Всё остальное грязное.
— Тоже мне проблема, — буркнул он себе под нос, — подумаешь, посуда…
Но через полчаса, стоя у раковины с покрасневшими от горячей воды руками, он уже не был так уверен. Тарелки скользили в мыльной пене, вода затекала в рукава рубашки, а гора грязной посуды, казалось, не уменьшалась.
К тому времени, как он домыл последнюю вилку, спина нещадно ныла. Взглянул на часы — опаздывал на работу. Бросился в ванную, на ходу стягивая мятую рубашку. Открыл шкаф — и замер. Чистых рубашек не было. Все его идеально выглаженные, накрахмаленные сорочки куда-то исчезли.
— Как это… — начал он и осёкся.
Впервые за много лет он задумался: а кто, собственно, стирал и гладил все его рубашки? Кто следил, чтобы в шкафу всегда висели чистые, готовые к носке вещи?
На работу он приехал в помятой футболке, что вызвало удивлённые взгляды коллег. Весь день не мог сосредоточиться. В обед спустился в кафе — и впервые обратил внимание на цены. Раньше он об этом не задумывался: дома всегда ждал горячий обед…
Домой возвращаться не хотелось. Он знал, что там его ждёт пустота и беспорядок. Никто не встретит его ужином, не спросит, как прошёл день.
В супермаркете он растерянно бродил между рядами, пытаясь сообразить, что нужно купить. Как Анна умудрялась всегда точно знать, чего и сколько надо? Почему в холодильнике всегда было всё необходимое?
Вечером, разогревая в микроволновке полуфабрикат, он вдруг отчётливо вспомнил их первые годы вместе. Как они готовили вдвоём, превращая простой ужин в маленькое приключение. Как он обнимал её со спины, когда она стояла у плиты. Когда это прекратилось? Когда он стал воспринимать её заботу как должное?
Звонок в дверь заставил его вздрогнуть. На пороге стоял Володя:
— Серёга! Мы тут с ребятами решили пересмотреть тот договор… Может, к тебе? Посидим, обсудим?
Сергей окинул взглядом квартиру: носки под журнальным столиком, крошки на диване, грязная чашка на подоконнике…
— Нет, — он покачал головой, — давай лучше в кафе.
После ухода гостя он долго стоял у окна. В голове крутилась фраза из Аниной записки: «Я тоже человек, Серёжа». Впервые за эти сутки он по-настоящему услышал эти слова.
Он достал телефон, нашёл её номер. Палец завис над кнопкой вызова. Нет. Извиняться нужно не словами.
На третий день Анна вернулась домой. Она долго стояла перед дверью, собираясь с духом. Что ждёт её там? Тот же бардак? Упрёки? Или равнодушие, что было бы ещё хуже?
Ключ повернулся в замке. Первое, что она почувствовала — запах. Необычный, неуловимо знакомый… Запах свежести? В прихожей ни одной разбросанной вещи. Ботинки Сергея аккуратно стоят на полке — впервые за много лет.
Она осторожно прошла в гостиную. Пол вымыт, шторы отглажены, диванные подушки взбиты. На журнальном столике — ваза с её любимыми белыми хризантемами. Откуда он узнал? Она никогда не говорила…
— Сергей? — её голос дрогнул.
Из кухни донеслось какое-то шебуршание, звяканье посуды, приглушённое чертыхание. Она заглянула туда — и замерла на пороге.
Сергей стоял у плиты в фартуке, который она когда-то подарила ему в шутку. Рукава рубашки закатаны, на щеке мука, а на столе… Она моргнула. На столе стояла их старая эмалированная кастрюля, в которой она всегда варила борщ.
— Привет, — он обернулся, и она увидела в его глазах что-то новое. Растерянность? Раскаяние? — Я… я пытаюсь приготовить борщ. Правда, он получается какой-то странный.
Анна медленно подошла к плите. Заглянула в кастрюлю:
— Ты забыл поджарить морковь с луком.
— А их надо поджаривать? — он смущённо почесал затылок. — А я их просто бросил в воду.
Она не выдержала — рассмеялась. Нервно, немного истерично, но с каким-то внутренним облегчением.
— Что ты вообще тут устроил?
— Я… — он вдруг стал очень серьёзным. — Я понял. Всё понял. Эти три дня… Знаешь, я даже не представлял, сколько всего ты делаешь. Каждый день, постоянно. А я принимал это как должное.
Он отложил половник:
— Мне стыдно, Ань. За гостей этих бесконечных. За то, что не замечал, как ты устаёшь. За то, что превратил тебя в прислугу. Я… я даже не помню, когда в последний раз спрашивал, чего хочешь ты.
Анна прислонилась к холодильнику. Внутри всё дрожало:
— И что теперь?
— Теперь всё будет по-другому, — он взял её за руки. Она заметила, что пальцы у него в мелких порезах — видимо, учился чистить овощи. — Я не могу обещать, что стану идеальным. Но я больше не хочу быть таким слепым идиотом.
— Значит, больше никаких спонтанных гостей? — она чуть прищурилась.
— Только по взаимной договорённости. И готовить будем вместе, — он улыбнулся. — Научишь меня этот борщ варить нормально? А то мой какой-то… розовый получается.
Она посмотрела в кастрюлю:
— Ты сколько свёклы положил?
— Всю, что нашёл в холодильнике.
— Господи, — она закатила глаза, но в голосе звучала улыбка. — Ладно, показывай, что ты тут наготовил.
Попробовала из ложки, сморщилась:
— М-да… Пересолил.
— Я старался, — он виновато развёл руками.
— Знаю, — она достала с полки специи. — Ну что, будем спасать твой кулинарный шедевр?
Он обнял её со спины — как раньше, в их первые годы вместе. Уткнулся носом в макушку:
— Я скучал, Ань. Очень.
Она прикрыла глаза, чувствуя, как внутри что-то оттаивает:
— Я тоже скучала… по тому настоящему тебе. И знаешь… кажется, он возвращается.
Почему ты думаешь, что я должна делить свой дом с твоей сожительницей? – с раздражением спросила жена
– Почему ты думаешь, что я должна делить свой дом с твоей сожительницей? – с раздражением спросила я, чувствуя, как внутри всё закипает от возмущения.
Виктор стоял посреди нашей кухни, переминаясь с ноги на ногу. Его некогда уверенный взгляд теперь метался по стенам, избегая встречи с моими глазами. Я смотрела на этого человека, с которым прожила двадцать три года, и не узнавала его. Куда делся тот заботливый муж, который когда-то носил меня на руках через порог этого дома?
– Оля, ну пойми… – он запнулся, подбирая слова. – Анне сейчас очень тяжело. У неё проблемы с арендой, а дом большой, места всем хватит.
Я горько усмехнулась. Места всем хватит? В доме, который я получила в наследство от родителей? В доме, где каждая половица хранит воспоминания о маме, где на стенах до сих пор висят фотографии нашей прежней, счастливой жизни?
– Виктор, – мой голос дрожал от сдерживаемых эмоций, – ты хоть понимаешь, о чём просишь? Это мой дом. Дом моих родителей. Они всю жизнь его строили, берегли…
– Но мы же тоже вложили в него столько сил! – перебил он меня. – Я делал ремонт, менял крышу…
– Да, делал. Потому что ты был моим мужем, – я особенно выделила слово «был». – А теперь ты просишь меня пустить сюда женщину, с которой… – горло перехватило, но я заставила себя договорить, – с которой ты мне изменял последние полгода.
Виктор вздрогнул и отступил на шаг, будто я действительно его ударила. В его глазах мелькнуло что-то – может быть, стыд, а может, просто тень от опущенных ресниц. Он провёл рукой по подбородку – жест, который я знала наизусть, признак его растерянности.
– Оленька, – его голос стал мягким, почти заискивающим, – давай решим всё по-человечески. Мы же не чужие друг другу. Столько лет вместе…
– По-человечески? – я сжала кулаки так, что ногти впились в ладони, лишь бы не расплакаться. – А ты знаешь, Витя, что такое «по-человечески»? Это когда смотрят в глаза, а не в пол. Это когда говорят правду, а не прячутся за красивыми словами. Это когда любят, а не предают.
Он молчал, опустив голову. За окном шумел весенний дождь, барабаня по карнизу. Этот звук когда-то казался мне уютным, навевал мысли о тёплых вечерах вдвоём. Теперь же он только усиливал чувство одиночества и горечи.
– Я не пущу её сюда, – твёрдо сказала я. – И тебя тоже. Можешь забрать свои вещи до вечера. Ключи оставь на столе.
Виктор поднял на меня потерянный взгляд: – Оля, давай всё обсудим…
– Нечего обсуждать, – я отвернулась к окну, давая понять, что разговор окончен. – Просто уходи.
Звонок в дверь раздался через два дня. Я как раз заканчивала перебирать вещи в шкафу – избавлялась от всего, что напоминало о Викторе. На пороге стояла она – Анна. Высокая, стройная, лет на пятнадцать моложе меня. В светлом плаще и с уложенными волосами она выглядела как героиня глянцевого журнала. Только глаза выдавали напряжение.
– Здравствуйте, Ольга Дмитриевна, – голос звучал спокойно и уверенно. – Можно войти? Нам нужно поговорить.
Я молча отступила в сторону. Пусть войдёт – может, так даже лучше. Давно пора расставить все точки над «и».
Анна прошла в гостиную, остановилась у камина. Её взгляд скользнул по фотографиям на полке – нашим с Виктором свадебным, снимкам из отпусков, семейным праздникам.
– Красивый дом, – произнесла она. – Виктор много рассказывал о нём.
– Неужели? – я не сдержала сарказма. – И что же он рассказывал?
– Что здесь можно начать новую жизнь, – она повернулась ко мне. – Что места хватит всем. Что это мог бы быть наш общий дом.
Я почувствовала, как внутри всё заледенело. Наш общий дом? У неё хватает наглости говорить такое?
– Послушайте, Анна, – я старалась говорить спокойно, хотя руки дрожали. – Этот дом принадлежал моим родителям. Здесь прошло моё детство. Здесь я выросла, вышла замуж, прожила большую часть жизни. И вы действительно думаете, что можете просто прийти и заявить права на него?
– Я понимаю ваши чувства, – она сделала шаг вперёд. – Но пойми… можно я на «ты»? Виктор любит меня. Мы хотим быть вместе. А этот дом… он ведь тоже вложил в него душу. Двадцать лет – это не шутка.
– Двадцать три, – поправила я. – И знаешь, что самое интересное? За эти двадцать три года он ни разу не заикнулся о том, чтобы оформить дом на себя. Потому что знал – это наследство моих родителей.
Анна присела на краешек дивана, расправила складки на плаще.
– Ольга, давай посмотрим правде в глаза. Ваш брак с Виктором себя исчерпал. Вы живёте по привычке, без любви. А мы с ним… у нас всё по-настоящему. Мы планируем будущее.
– Будущее? – я горько усмехнулась. – В моём доме?
– А почему нет? – в её голосе появились стальные нотки. – Виктор имеет право на часть имущества. Он говорил с юристом.
Вот оно что. Значит, они уже и юриста нашли. Планируют будущее… В груди разгоралась холодная ярость.
– Знаешь, Анна, – я подошла к окну, за которым накрапывал дождь, – ты права. Давай посмотрим правде в глаза. Ты – любовница моего мужа, которая пришла в мой дом требовать свою долю пирога. Красиво говоришь о любви, о будущем… А по сути – просто хочешь забрать то, что тебе не принадлежит.
– Ты не понимаешь… – начала она.
– Нет, это ты не понимаешь, – я резко повернулась к ней. – Здесь каждый угол, каждая вещь хранит память о моих родителях. О моей жизни. И я не позволю превратить это место в… – я запнулась, подбирая слова, – в трофей для молодой любовницы.
Анна поднялась, её щёки порозовели от гнева: – Я не позволю так со мной разговаривать! У меня есть свои права, и…
– У тебя нет здесь никаких прав, – я распахнула входную дверь. – Ни юридических, ни моральных. Всего доброго.
Через неделю я сидела в кабинете Михаила Борисовича – своего адвоката. С Михаилом Борисовичем мы знакомы всю жизнь – он дружил с отцом со студенческих лет, и все важные семейные документы проходили через его руки. Помню, как они с папой сидели на веранде, обсуждая каждую мелочь при оформлении дома. Сейчас, глядя на его знакомую седую бороду и потёртую оправу очков, я чувствовала, как понемногу отступает паника последних дней.
– Ситуация непростая, Оленька, – он говорил медленно, тщательно подбирая слова. – По закону Виктор, как ваш супруг, имеет право на часть совместно нажитого имущества. Это бесспорно. – Он помолчал, снял очки, задумчиво протирая стёкла. – Но дом… Дом – это другое дело. Он получен вами по наследству, а значит, является вашей личной собственностью.
Я почувствовала, как что-то внутри меня расслабляется, будто тугой узел начал понемногу развязываться.
– А как же все разговоры о вложениях в ремонт? Анна упоминала какого-то юриста…
Лицо Михаила Борисовича вдруг изменилось. Он нахмурился и начал быстро перебирать бумаги, лежащие на столе.
– Вот об этом, – он вытащил плотный конверт с логотипом банка, – я как раз и хотел с вами серьёзно поговорить. Позавчера к нам в контору пришёл очень интересный запрос… Виктор Андреевич пытался оформить залог на часть дома.
– Что? – я почувствовала, как земля уходит из-под ног. – Какой залог?
– Он подал заявку на кредит под залог якобы принадлежащей ему доли в доме. Крупная сумма – пять миллионов.
Комната поплыла перед глазами. Я вцепилась в подлокотники кресла.
– Когда… когда он это сделал?
– Заявку подали две недели назад, – Михаил Борисович снял очки, и его взгляд стал совсем отеческим. – Но знаете, иногда судьба бережёт нас. Банк затребовал полный пакет документов на дом, и тут-то всё и выяснилось.
Я сидела, чувствуя, как немеют кончики пальцев. Две недели назад… В памяти вдруг всплыло, как Виктор в тот вечер задержался «на работе», а потом был непривычно рассеян и всё время проверял телефон. Тогда я списала это на усталость.
А он, оказывается, уже строил планы. Готовил пути отступления. Собирался заложить дом, чтобы… что? Начать новую жизнь с Анной? Купить ей квартиру? Или просто убежать от старой жизни, прихватив напоследок кусок моего наследства?
Горечь подступила к горлу, но вместе с ней пришла и странная ясность. Я даже улыбнулась: – Надо же, как всё складно получается. И разговоры о совместном проживании, и внезапная забота о своих правах… А я-то, дура, всё гадала, откуда такой интерес к документам на дом.
– Оленька, – Михаил Борисович подался вперёд, – я понимаю, как вам сейчас тяжело. Но давайте смотреть на ситуацию трезво. У нас есть все основания подать заявление на развод и сохранить дом в вашей собственности. Более того, – он помедлил, – попытка тайного оформления залога может быть расценена как мошенничество.
Я покачала головой: – Не надо заявлений о мошенничестве. Не хочу, чтобы отец, узнав об этом там, – я подняла глаза к потолку, – переживал за свою дочь ещё больше.
– Как скажете. – Он начал собирать документы. – Тогда готовим документы на развод?
– Да, – я встала, расправив плечи. – Думаю, хватит терпеть предательство в собственном доме.
Выйдя из конторы, я достала телефон. Три пропущенных от Виктора, два – от Анны. Пора заканчивать этот фарс.
– Алло, Виктор? Нам нужно встретиться. Есть разговор о доме. И о твоих планах на кредит…
Последний разговор с Виктором состоялся в нашей гостиной. Когда он вошёл, я сидела в старом кресле отца – том самом, где папа когда-то читал мне сказки. Теперь оно словно придавало сил.
– Присядь, – я указала на диван. – Нам нужно поговорить о твоих планах на кредит под залог дома.
Виктор побледнел. Его рука, потянувшаяся к воротничку рубашки, заметно дрожала.
– Оля, я могу объяснить…
– Не нужно, – я подняла руку, останавливая поток его оправданий. – Знаешь, я долго думала, как ты мог решиться на такое. Двадцать три года вместе – это же не шутка. А потом поняла: ты просто остался таким же, как в молодости. Всё хочешь получить сразу и без особых усилий.
Он дёрнулся, словно от удара: – Ты не понимаешь! Анна… у неё проблемы с бизнесом. Ей нужна помощь. Я думал, возьму кредит, потом верну…
– Моим домом? – я горько усмехнулась. – Домом, который строили мои родители? В котором выросла я, в котором мы прожили столько лет?
– Ты всегда попрекала меня этим домом! – вдруг вспылил он. – Всегда напоминала, что это наследство твоих родителей!
– Нет, Витя. Я не попрекала. Я просто помнила и ценила. А ты… ты хотел забрать его у меня ради женщины, с которой знаком без году неделя.
Повисла тяжёлая тишина. За окном шелестели листья старой яблони – той самой, что посадил когда-то отец.
– Я подала на развод, – мой голос звучал ровно и спокойно. – Документы будут готовы через неделю. Можешь забрать свои вещи завтра, я сложила их в коробки.
– А как же… – он запнулся. – Как же всё, что было между нами?
– А что было между нами, Витя? – я посмотрела ему в глаза. – Любовь? Да, была. Уважение? Наверное. Но ты всё это перечеркнул. Знаешь, я даже благодарна тебе – ты открыл мне глаза. Показал, что значу для тебя на самом деле.
Он поднялся, постоял, переминаясь с ноги на ногу: – Оля, может…
– Нет, – я покачала головой. – Просто уходи. И передай Анне, что можете не беспокоиться о доме. Он останется там, где должен быть – в нашей семье.
Когда дверь за ним закрылась, я не заплакала. Подошла к окну, распахнула его настежь. Весенний ветер ворвался в комнату, принося запах яблоневого цвета. Странно, но на душе было легко – будто груз последних месяцев наконец-то отпустил.
А через неделю пришло сообщение от Анны: «Прости. Я ухожу от него. Ты была права – человек, способный на предательство, не может быть надёжной опорой».
Я улыбнулась, глядя на экран телефона. В саду распускались первые цветы, воздух звенел от птичьих голосов, и впереди была целая жизнь – моя собственная, свободная от лжи и предательства. Как говорила мама: «Дом хранит тех, кто хранит его». И она, как всегда, оказалась права.
