ПРИЦЕП
Коля так устал от гулянок, от однодневных отношений, от бесконечных свиданий, что, когда познакомился с простой, веселой и умной Машей, понял — это то самое. Они сходили в кафе, послушали уличных музыкантов, поговорили о его карьерных успехах и о ее любви к современной поэзии, а когда узнали, что оба предпочитают оливье с яблоками, поняли: надо двигаться дальше.
Местом стремительного развития отношений была выбрана квартира Маши, куда она позвала его на ужин. Коля надел лучшую рубашку, побрился, выучил какие-то странные стихи одного из любимых Машиных поэтов, купил цветы и вино.
Он шёл в гости окрыленный и совершенно раскованный. Коля знал, что сегодня будет интересно. Его самоуверенности мог бы позавидовать любой кот, подходящий к своей миске по пятнадцать раз на дню. Вечер еще не начался, а уже всё было продумано до мелочей и предсказуемо — всё, кроме фразы: «Добрый вечер, меня зовут Степан. Мама в душе, проходите».
Коля не двигался. На него сверху вниз смотрело квадратное мужское, вернее, детско-мужское лицо. Хозяин лица протягивал Коле ладонь, что легко бы обхватила всю Колину голову.
Сначала Коля подумал, что он ошибся квартирой, но когда Степан громко и смешно чихнул, не открыв рта и зажав нос пальцами, в точности как это делала Маша, сомнений в правильности адреса не осталось. Настроение у Коли стремительно начало лететь в пропасть, вино — киснуть, а цветы — увядать.
Коля зашёл внутрь и, увидев кроссовки Степана, охнул. Он мог бы надеть их прямо на свои туфли, и все равно они были бы ему на вырост.
Сама Маша была сыну чуть ли не по пояс. Коля вдруг подумал, что очень жаль, что женщины не умеют так поступать с золотом. Дал ей кольцо, а через десять лет у тебя в руках уже обруч (неплохое вложение). Размышляя, он проследовал на кухню, где уже был накрыт стол, а Стёпа менял занавески без помощи стула.
— Пять минут, и я выхожу! — послышалось из душа.
Через пять раз по пять минут дверь наконец открылась, и Маша грациозно вышла из душа в вечернем платье и с макияжем на сияющем лице.Завидев кислую мину Коли, она сразу поняла, в чем дело, и волнение само собой куда-то улетучилось, а с ним — и весь романтический настрой.
Молча положив себе и гостю еды, она сама разлила вино и, не дожидаясь Колю, начала есть.
— Почему не сказала, что у тебя есть ребёнок? — выдавил из себя обиженный обманом Коля.
— Что, испугался прицепа? — грустно усмехнулась Маша.
— Да это не прицеп — это целый вагонный состав.
— Большой, правда? Это он в папку. Тот из глухой сибирской деревни. Еще выше Степки. С голыми руками на медведя ходил.
— А с-с-с-сейчас он где? — сглотнул подступивший к горлу ком Коля.
— Гастролирует. Вместе с тем самым медведем. Оставил нас ради большой сцены. Иногда пишет письма. Правда, там такой почерк, что мне кажется, что пишет нам именно медведь, у которого совести больше.
— А сколько ему? — кивнул Коля в сторону стены.
— Четырнадцать, недавно паспорт забрал.
— Силой?
— Очень смешно.
Дальше ели молча. Разговор как-то не клеился.
— Можно ещё мяса? — протянул Коля тарелку.
— Нравится?
—Честно, я в жизни вкуснее не ел. Что это?
— Лосятина. Мясо Стёпка готовит.
— Ого, да у него талант.
— От папки достался, вместе с какой-то древней поварской книгой, набором ножей, спиннингов, лодкой и еще какой-то фигней, которую он нам сбагрил.
— Лодка? — сглотнул слюну Коля.
— Ага, в подвале хранится. Ну как хранится, иногда бывает там. Сын — заядлый рыбак.
Тут у Маши завибрировал телефон, и она, извинившись, ушла в комнату, чтобы ответить.
«Пора бы собираться домой», — подумалось Коле. Здесь ему ловить было больше нечего.
— Слушай, Коль, тут такое дело… — Маша вернулась на кухню вся какая-то взволнованная. — Там на работе у нас авария. Ты не мог бы со Стёпой пару часиков посидеть?
— Я? Со Стёпой? Зачем? — опешил Коля.
— Ну, он же несовершеннолетний, мало ли что может случиться. Сейчас всякие люди по квартирам ходят…
— Боишься, что его незаметно украдут?
— Короче, — изменила тон Маша, — я тебе заплачу и за потерянный вечер, и за услугу няньки, а потом больше ни разу не позвоню, договорились?
— И что мне с ним делать?
— Ну не знаю, вы же мужики, пообщайтесь там на ваши мужские темы, а я побежала.
Коля ничего не успел ответить, а Маша уже ускакала из дома в чем была.
Он какое-то время посидел на кухне, выкачав весь заряд из телефона, затем доел мясо, допил вино, а Маша всё не возвращалась.
Дойдя до двери Стёпы, он услышал доносившиеся из-за нее знакомые звуки.
«Не может быть», — подумал Коля и постучал.
— Открыто.
Коля осторожно толкнул дверь и зашел в детскую. Первое, что бросилось ему в глаза, была большая деревянная мишень с воткнутыми в нее ножами и стрелами. На стене, к слову, дырок не наблюдалось — стрело́к всегда попадал в цель. На столе стоял виниловый проигрыватель, а из эстрадной колонки негромко пела группа Iron Maiden, которую Коля просто обожал. Сам Стёпа сидел в углу и налаживал рыбацкие снасти. Коля продолжил осмотр комнаты. На шкафу стояли кубки, с потолка свисала боксёрская груша, у телевизора лежала новая игровая приставка.
— Неплохо тебя мамка содержит, — присвистнул Коля от зависти. О такой комнате не то что подросток, он сам всегда мечтал.
— Я летом работаю, — ответил Стёпа, и Коле вдруг стало немного стыдно. Он уже представил, как Маша пытается найти бездонный кошелек для своего бездонного отпрыска, а тот, оказывается, вполне самодостаточен.
— У тебя зарядки для телефона не будет? — спросил Коля, показывая телефон.
— Около железной дороги лежит, — показал Стёпа рукой.
— Ж-ж-ж-е-ле-з-ной дороги? — не веря своим ушам, промямлил Коля, а когда повернулся и увидел настоящий железнодорожный комплекс, забыл как дышать.
— Ты сам собрал? — спросил он тихо, чтобы не спугнуть волшебный миг.
— Ага. Докупаю потихоньку разные детальки, хочу сделать второй ярус и несколько мостов. Недавно коробка с новыми рельсами пришла, всё никак руки не дойдут.
Коля чувствовал, как к голове и сердцу подступает жар.
— А можно запустить кружочек? — спросил он у Стёпы.
— Да, минуту, — парень отложил снасти, встал во весь свой рост и одним шагом пересек комнату.
***
Маша вернулась через час. Она была уверена, что Коля уже слинял, и первым делом поспешила в комнату сына, где застала этих двоих, собирающих железную дорогу. Причем с первого взгляда было трудно определить, кто из мужчин старше.
— Коля, тебе пора домой, — позвала тихонько Маша.
— Ну ма-а-а… Ой! — вскочил с пола Коля. — Который час?
— Пол-одиннадцатого, — зевнула уставшая Маша. — Завтра с утра я снова на ликвидацию аварии, так что мне надо поспать.
Она проводила Колю до двери и, поцеловав в щёку, протянула деньги.
— Я у женщин деньги не беру, — брезгливо посмотрел на неё Коля.
— Хорошо. Спасибо, что приглядел за моим прицепом.
Коля коротко улыбнулся и ушел.
***
— Привет, слушай, я бы хотел зайти еще раз в гости, — позвонил через пару дней Коля.
— Ты знаешь, у меня тут на работе сейчас завал — не до отношений, я всегда занята, да и последняя наша встреча…
— Ну а к Стёпке я могу зайти?
— К Стёпке? — озадаченно спросила Маша.
— Ага. Может, посидеть с ним нужно, приглядеть за крохой?
— Ну, я даже не знаю… Надо у него спросить.
— А я ему уже написал. Он не против. Я тут новую игру купил для его x-box, мы тихонько посидим, а ты спокойно займешься своими делами.
— Ну… хорошо, приходи сегодня.
Этим же вечером Коля пришёл в гости в совершенно другом обличии. Никакой рубашки, парфюма, никакого вина и дурацких томных взглядов. На нем была надета обычная черная футболка с изображением любимой музыкальной группы, на плечах висел рюкзак, набитый чипсами и газировкой, а на лице сияла дурацкая мальчишечья улыбка.
— Только ведите себя тихо — у меня скоро звонок по видеосвязи на два часа, — Маша встретила его в домашнем халате, с тканевой маской на лице и с луковым запахом изо рта.
Коля кивнул и прошёл в детскую.
Этим же вечером Маша еле расцепила Колю и Стёпу, которые вовсю спорили о творчестве Балабанова и Гая Ричи. Каждый из них азартно отстаивал свою точку зрения, и они уже собирались решать вопрос шестичасовым киномарафоном, но Маша смогла их убедить, что они оба — жертвы плохого вкуса, и повела Колю к выходу.
— В субботу не забудь прикормку купить! — крикнул из комнаты Стёпа.
— Какую еще прикормку? — смерила Маша взглядом Колю.
— Да мы на щуку идем. Я Стёпке сказал, что знаю один магазин, где классную прикормку продают. Так здорово, я тысячу лет на рыбалке не был.
— Да вы, я смотрю, друзья прям. А со мной время не хочешь провести?
— Можешь пойти с нами, бутербродов нарежешь.
— Ага, делать мне больше нечего. Ладно, идите на свою рыбалку, — улыбнулась Маша, выпроваживая Колю. — Всё равно у меня работа всё время съедает. А так хоть занятие ребенку.
***
Прошел месяц. Маша полностью посвятила себя работе, не в силах даже упасть в направлении романтики. Зато Коля и Стёпа провели это время весьма продуктивно: достроили железную дорогу, съездили за раками, поставили квас по старинной книге Стёпки, которая ему досталась по наследству. Стёпка научил Колю ориентироваться в лесу, а Коля тем временем объяснил парню основы флирта и помог своими советами пригласить на свидание девчонку из параллельного класса. Всё шло ровно и спокойно, пока однажды вечером в дверь не постучали так, что с натяжного потолка посыпались светильники.
Маша открыла дверь, и её тут же обдало запахом медвежатины. На пороге стоял ее бывший муж и отец Степана.
— Я всё осознал, — сказал он, преклонив колено. Даже в таком положении он был выше Маши на голову. — Мы с Потапом устали, хотим тихой семейной жизни. Денег я накопил, заберу вас со Стёпкой в родную деревню. Будем жить в удовольствие. Ты уйдешь с работы. Мы с сыном будем на рыбалку ходить и на охоту.
— Хах! Ну ты юморист. Десять лет прошло, а он осознал. Медведь твой тоже решил к семье вернуться?
— Нет… На самом деле он с киностудией контракт заключил у меня за спиной, гад, — пробурчал муж.
— Так вот в чем дело, — скрестила руки на груди Маша. — Тебя просто кинули.
— Неважно! Главное, что я теперь…
Он не договорил, так как в прихожую вышел Коля в Машиной футболке.
— Маш, я твою футболку взял, а то свою испачкал, пока мы со Стёпой паровоз перекраши…
— Господи, в этой квартире хоть кто-нибудь договорит фразу до конца? — спросила Маша, глядя по очереди на мужчин.
— Это кто? — спросил муж, нацелив свой огромный кулак в голову Коли.
— Это… это… — растерялась Маша, не зная, что предпринять.
Тут из комнаты вылетел Стёпка и быстрым движением заломил отцу руку, придавив его к стене так, что тот взвыл.
— Это прицеп! — прошипел Стёпа.
— Стёпка! Сынок! Это я, папа! Какой еще прицеп? — пыхтел мужчина, корчась от боли.
— Обычный прицеп, который нам с мамой помогает вывозить всё, что ты нам с ней оставил.
— Но ведь я вам ничего не оставлял, — сказал муж и сам понял смысл произнесенных им слов.
Коля с Машей жались друг к другу в углу, наблюдая эту борьбу великанов.
— Ладно-ладно, брейк, — заскулил отец, и Стёпка наконец ослабил захват.
— А ты молодец. Смотрю, весь в меня. Уже можно на кабана идти, — разминал мужчина руку. — Собственно, так и предлагаю сделать. Могу я хотя бы завтра с сыном на охоту сходить? Пообщаться, поговорить об упущенном времени? Может, у нас получится как-то всё возобновить? Я же отец, а не кто-то там, — смотрел он в глаза бывшей жене.
Маша растерялась. Она переводила взгляд с бывшего мужа на Колю, не зная, что сказать.
— Да, я все понимаю, — кивнул Коля и собрался на выход.
— Прости…
***
На следующий день отец и сын ушли с самого утра, а вернулся Стёпка домой поздно вечером один.
— А где отец? — спросила взвинченная Маша.
— Он ушёл, — сказал тот, разуваясь.
— Как это — ушёл? Вот так вот взял и просто ушёл?
— Не совсем, — помотал головой Стёпа. — С кабаном ушёл. Погрузил в прицеп и поехал дрессировать. Нашел себе нового спутника для выступлений. Довёз меня до города и уехал.
— Господи, какая же я дура, — ударила себя по лбу Маша. — Надо позвонить Коле, — потянулась она за телефоном.
— Не нужно, я только что с ним попрощался. Он меня до дома довёз. Завтра обещал зайти.
— Так ведь ты телефон дома оставил! Откуда он знал, где тебя забирать?
— Сказал, что проследил за нами. Хотел убедиться, что всё в порядке со мной и с тобой.
— Так и сказал?
— Да. А еще сказал, что прицепился к нам и уже вряд ли когда-то сможет отцепиться.
Ты мне не отец! Ты мне никто! – история о моей самой большой ошибке
– Я хочу встретиться с папой. Хочу увидеть своего настоящего отца, — твёрдо повторила я.
Много раз я слышала, как друзья в шутку называли моего отчима «оленем». Они говорили это с ухмылкой, когда мы случайно встречали их, гуляя вдвоём. Отчим держал меня, пятилетнюю, за руку, а я пряталась за его спину, улавливая насмешливые взгляды его знакомых. Я не понимала, почему они так его называют, и что это значит в отношении меня.
— Дядя Вадим, почему они говорят, что ты олень?
— Да они просто глупцы, Лиза, — отвечал отчим, немного замявшись, и старался сменить тему: — Кстати, мы чешки для танцев не забыли?
— Нет, они в рюкзаке. Но это как-то связано со мной? Почему они говорят, что ты олень?
Я быстро шагала рядом с ним по тротуару вдоль нашего длинного дома.
— Н-нет, это связано с твоей мамой. Слышала миф о молодом охотнике и богине Артемиде из Древней Греции? Однажды, охотясь, юноша увидел богиню, купающуюся в реке, и сразу влюбился. Он притаился, наблюдая за ней, но она заметила его, разозлилась и превратила в оленя.
— А потом она его простила и тоже влюбилась в него?
— Нет. Юноша-олень вернулся к своим, и его тут же разорвали на части его собственные охотничьи собаки.
— Что-то я не понимаю… — почесала я в задумчивости подбородок. Мы уже подошли к светофору на переходе и ждали зелёный.
— В общем, если в наше время мужчина влюбляется в очень красивую женщину и начинает с ней жить… — лепетал неуверенно отчим.
— Красивую, как богиня?
— Да. Так вот таких и называют оленями.
— Ааааа… Значит, моя мама очень красивая?
Каждый ребёнок должен считать свою маму самой красивой, но я невольно вспомнила холёную маму Антона из нашей детсадовской группы… Вот где была красавица с обложки журнала. А моя мама была просто очень милой, и то, что дядя Вадим считает её красивой, стало для меня откровением.
— Конечно, красивая, — подтвердил без тени сомнения отчим.
Про истинное значение слова «олень» в отношении мужчин я узнала лет через десять. В двух словах, «олень» — это тот, кого женщина водит за нос, изменяя ему, такому правильному и покладистому, либо тот, кто берёт в жёны женщину с детьми и как последний олень воспитывает чужих «довесков», как родных. Мой отчим, как вы понимаете, относился ко второму типу оленей.
Он определённо был хорошим, но я его не любила. Будет точнее сказать по-другому: я не испытывала к нему антипатии либо неприязни, просто у меня не возникало к нему каких-то глубоких дочерних чувств, я не тянулась к нему душой, не нуждалась в его присутствии. Есть он — хорошо, нет — ну и ладно. А он был, и, надо сказать, он старался стать для меня нормальным отцом: считался с моим мнением, водил на кружки, играл, покупал игрушки… Со стороны никто бы не подумал, что мы не родные.
Через полтора года нашей совместной жизни я впервые назвала его папой. Это произошло естественно, само собой… Мы с мамой разбирали покупки для школы — я шла в первый класс, — и мама обнаружила среди них стопку дорогих красивых тетрадей.
— А это зачем? Я же говорила купить обычные.
— Это я виновата, мам. Уговорила папу, не ругайся. Посмотри, какие милые котики на обложках!
Отчим сидел рядом на диване и смотрел телевизор. Он замер. Мама тоже застыла — её слух резануло от нового слова — «папа». Она сглотнула и покосилась на него.
— А ты спасибо сказала?
— Спасибо, папа! — крикнула я отчиму, сияя.
Отчим посмотрел на меня странным взглядом, как будто я произнесла нехорошее слово. Он слабо кивнул, его глаза заблестели. Ей-Богу, он чуть не прослезился и, дабы скрыть эту слабость, отложил пульт и встал, и вышел в другую комнату. Мама порозовела и вышла за ним. Я навострила уши. Услышала:
— Вадим, ну чего ты? Вот уж не ожидала, что ты настолько чувствителен! Видишь, она всё-таки тебя полюбила. Тебя нельзя не любить.
Полюбила! Что это вообще за игра такая в «любилки»? На улице только и слышала от ребят: «Лиза, какой папа у тебя классный!», «Лиза, как же тебе с папой повезло!» Ладно, думаю, пусть будет папой. Надо же кого-то так называть!
Я всегда знала, что у меня есть настоящий отец. Я его помнила. Он ушёл к любовнице, когда мне было четыре года. Как же он меня обожал! Он ничего не стеснялся! Он мог закинуть меня за спину и кружить по квартире, он мог повалить меня и начать целовать, но не так, как вы подумали, а выпуская ртом воздух мне в живот и производя неприличные звуки… Он называл меня своей дурашкой и снимал с деревьев, он смотрел со мной мультфильмы и разрешал красить себя детской косметикой… А потом он ушёл, и стало скучно и грустно, и он больше никогда не приходил, он уехал в другую область к своей новой жене, и мама судилась с ним за алименты и квартиру и дарила мне подарки от его имени, хотя я догадывалась, а потом разузнала, что она покупала их сама. Папа не просил высылать ему мои фотографии, папа никогда мне не звонил. Я находила виноватых: маму, его новую жену, кого угодно, только не его самого. Я готова была простить его в любой момент, но он не возвращался, не возвращался, он забыл обо мне, забыл, забыл, забыл, он вычеркнул меня из своей жизни!
Со временем мне становилось всё сложнее вспоминать его глаза и улыбку. Я забывала его голос, его смех и его фирменные фразочки. Какого цвета были его волосы? Карие или голубые глаза? Мама говорит, что у меня глаза папины, значит, карие… А ресницы? Какими были его ресницы? Мама уничтожила все фотографии, она вырезала его, обрезала, осталась только одна, где он держит новорожденную меня, склонившись и улыбаясь, ничего не разглядеть на ней, кроме носа с горбинкой и волос то ли тёмно-русых, то ли каштановых, и я не стану уточнять у мамы детали, потому что она до сих пор ненавидит моего отца.
Отчим другой. Он не позволит себе проявить ко мне вольности. Он сдержан и молчалив. Но он добрый. У него в кармане всегда есть пакетик кошачьего корма, и если мы встречали на улице бездомную кошку, то она непременно становилась нашей «клиенткой». Он старался наладить со мной контакт, но это частенько получалось как-то коряво, неестественно, и нам обоим бывало неловко.
Когда мне исполнилось десять лет, родился брат. Я отодвинулась на задний план. Уж тут он проявил себя настоящим папой, ничего не стеснялся! Помню, они тискаются все вместе на диване, а для меня нет места, я сижу на полу, хомячу сухарики и слушаю их нежности, и я как бы лишняя на этом празднике жизни, инородная, чужая, колючая… И никто не догадывался, насколько мне обидно и грустно. «Ты же большая, а он маленький, ты посмотри какой он сладкий, ути мой малипусинек!» — отвечала мама на мои претензии. Да, я большая, мне почти двенадцать лет, но я всё ещё ребёнок, не стоит так скоро списывать меня со счетов!
Став подростком, я показала им где раки зимуют, а также подарила им усыпанное алмазами небо… Я примкнула к неформалам, наворотила на голове полную дикость, проколола уши, язык и пупок, а от вида моего парня бабушки около подъезда крестились и замолкали. Танцы и учёбу я забросила, уроки не делала, стала слушать музыку громко и не считаясь с мнением других, и если мама или отчим пытались со мной поговорить, я затыкала уши наушниками и смотрела в одну точку, делая вид, что их не существует. Никого не существует, кроме меня — непонятой, заброшенной, никому на самом деле не нужной… Я стала уходить из дома, ночевала у друзей и в подъездах, а отчим искал меня до раннего утра и иногда находил в подъездах, а потом, не поспав, шёл на работу, а мне было всё равно, я упиралась, когда он тащил меня за руку домой и кричала несправедливые слова, сотрясая голубой воздух рассвета:
— Ты мне не отец! Ты не смеешь мною командовать! Отпусти! Ненавижу тебя! Иди, потискай своего сыночка! Только его ты любишь на самом деле, не надо притворяться, что я тебе безразлична!
«Ты мне не отец! Ты мне никто!» — не проходило и недели, чтобы я не выкрикнула ему в глаза эти обидные слова.
Как он только терпел меня? Откуда брал силы, чтобы достойно пережить тот этап? Это ли не любовь была? Только любовь может быть настолько всепрощающей…
К десятому классу я утихомирилась и взялась за ум. Отчим и мама оббивали порог школы, чтобы меня оставили. Я пересдавала экзамены, чтобы не остаться на второй год в девятом. Отчим был моим репетитором по алгебре и физике, он был в этих направлениях профи. Всё прошло хорошо, я осталась и, уже выпускаясь, вполне прилично сдала экзамены.
На выпускном меня захватила мысль: вот бы папка, мой настоящий папка, увидел, какой я выросла, какой стала! Эта идея давно витала в воздухе, а на выпускном меня просто захлестнуло от желания увидеть отца. Мне казалось, что теперь, ставши такой взрослой и интересной, я смогу завоевать его сердце. Я озвучила маме свою идею, ведь только у неё были контакты, по которым я смогла бы с ним связаться.
— Ты хочешь его увидеть? Не нужна ты этому «папе» совершенно, — холодно заметила мама, вложив в слово «папа» как можно больше презрения. — Должна признаться, из всех твоих затей эта — самая глупая.
— Он мой отец.
— Лишь биологический! — зашипела по-змеиному мама. — Он, можно сказать, донор, так будет правильнее. Твой настоящий отец — это Вадим, и я считаю, что ты оскорбляешь его подобным желанием. Он тебя вырастил как родную дочь, всегда хорошо относился, никогда не принижал! Не самая лучшая благодарность с твоей стороны заявлять, что хочешь найти настоящего отца! А Вадим значит был не настоящим, да? Так, понарошку?
— Но он же меня не родил… И вообще не такой уж он и идеальный! Молчит вечно, как в рот воды набрал. Всё работает да работает, он на меня и внимания не обращал особо, вы больше с Павликом возитесь, а я для вас только проблемы создаю.
— Как тебе не стыдно так говорить!
— Я хочу встретиться с папой. Хочу увидеть своего настоящего отца, — твёрдо повторила я.
Я так и сказала — настоящего отца — не отдавая себе отчёта в том, насколько грубо это звучит по отношению к отчиму — к тому человеку, который принял меня как родную.
По прошествии стольких лет не он первым написал мне, а я. Я боялась, что растеряюсь во время звонка, не смогу чётко изложить свою мысль, поэтому написала ему в мессенджере. Он тоже не стал мне звонить, как не стал писать ни «ох», ни «ах». Ничего не спрашивал, а только ответил: «Давай увидимся, Лиза. Ты сможешь приехать? Я встречу тебя с электрички. Напишешь время прибытия.»
Он был совсем не таким, каким я его представляла. Совершенно чужой мужчина. Лысоватый по линии лба, жёсткие глаза смотрели холодно и расчётливо, словно он размышлял о том, что же мне надо. Он был некрасивым, а точнее неприятным, и я невольно вспомнила добрую и робкую улыбку Вадима, моего отчима. А я-то представляла его принцем! Он взял у меня сумку, в которую я сложила вещи на пару дней, мало ли…
— Ну, пошли в пиццерии посидим. У меня перерыв на обед, но я выпросил дополнительный час, раз такое дело. Дочь, всё-таки!
Мы прошли турникеты вокзала и вышли на широкую парковку перед зданием. Он повёл меня через дорогу и с интересом посматривал в мою сторону. Он спрашивал, как я там живу, как мама, не обижает ли меня новый «папа». Отец заказал свою любимую пиццу, там был болгарский перец, я терпеть не могла болгарский перец, но откуда он мог об этом знать?
О чём с ним говорить, я не знала. Он тоже растерялся, но и не волновался. У него не было ко мне интереса, и мне было больно понимать, что я для него безразлична, что я не нужна этому человеку, что я для него — птичка, случайно и невовремя залетевшая в окно. Папа не приглашал меня к себе домой и вяло отвечал на вопросы. Он работал в центре занятости, у него есть жена, собака и двое детей. Знают ли они, что мы сегодня с ним встретились? А зачем им это знать? Я же должна понимать, что он не может пригласить меня к себе домой: у него своя жизнь, у меня — своя. Он выполнил свои обязательства, платил алименты до моих восемнадцати и, когда я захотела с ним встретиться, первым делом подумал, что я хочу просить у него дополнительные деньги.
Я вернулась домой и больше никогда не поднимала тему отца. Для меня он перестал существовать, а остались лишь мама, отчим и брат — те, кто действительно любил и нуждался во мне. В глубине души я чувствовала вину перед отчимом, зная, как много боли я ему нанесла, совершенно незаслуженно. Когда мне исполнилось двадцать два и приближалась свадьба, отчим подарил мне квартиру, чтобы у нас с будущим мужем было своё жильё. Он копил деньги на неё десять лет, начиная ещё тогда, когда я была подростком, металась в своём кризисе и кричала ему, что ненавижу его, что он мне никто, не отец…
На свадьбе я долго подбирала слова для тоста, который хотела посвятить ему. И вот когда наступил момент, я встала, и слёзы тут же подступили к горлу, голос предательски задрожал, а в ушах зашумело. Отчим смотрел на меня с любовью и нежностью, такой надёжный, терпеливый и преданный. Я не могла вспомнить заранее подготовленные слова, и бумажка в кармане не понадобилась.
— Ты давно уже для меня не дядя Вадим, и отчимом я не могу тебя назвать. Таких отцов, как ты… — мой голос дрогнул, губы задрожали, и я заплакала. Но, сжав волю в кулак, я продолжила: — Таких отцов, как ты, больше нет в этом мире. Ты самый лучший, самый терпеливый, самый преданный… Я не знаю, кем бы я стала, если бы не ты. И я хочу сказать от всей души: спасибо, папа, что ты есть у меня. Я люблю тебя. Очень люблю. Прости меня за всё.
Отчим поднял бокал, и на его гладко выбритой щеке блеснула слеза.
— Я тоже люблю тебя, дочка. Горько!
Го-рько! Го-рько! Гоооо-рько!
