Мы должны сдать его в детдом, он нам не нужен! — Заявил мне муж после родов
— Это же наш ребёнок, как ты можешь такое говорить? — Анна вздрогнула, не веря собственным ушам. — Посмотри на него! Ты хоть видишь, что с ним не так? — Иван скривился, отступая от кроватки, словно от чего-то заразного.
***
Палата районной больницы, пропахшая хлоркой и молоком, вдруг стала тесной до удушья. Малыш, о котором они так долго мечтали, мирно посапывал, не ведая, что всё его будущее решается сейчас, в полутора метрах над ним.
Крохотная ладошка правой руки, неправильно сформированная и заметно меньше левой, высунулась из-под одеяла.
Анна закрыла её своей ладонью. Прикосновение. Тепло. В этот миг она поняла с кристальной ясностью, что никому не отдаст своего сына.
— Я не собираюсь тратить жизнь на инвалида, — Иван говорил, не глядя на неё, будто уже вынес приговор. От него пахло перегаром — «занят, не смогу приехать к родам» оказалось синонимом «пьян с друзьями». — Мы должны сдать его в детдом, он нам не нужен. Хочешь ещё раз попробовать — давай, но этот… это…
Она не вспылила. Не закричала. Внутри неё что-то оборвалось — последняя ниточка наивной мечты о счастливой семье.
— Ты говоришь о своём сыне, — произнесла она тихо, с ледяной твёрдостью в голосе.
— Не мой он, — Иван дёрнул плечом, словно стряхивая ответственность. — Не может моим быть… такое.
Небо плакало, когда Анна с родителями возвращалась домой. Капли дождя барабанили по крыше отцовского старенького «Москвича», создавая ритм, похожий на сердцебиение.
Отец вёл машину молча, сжимая руль так, что пальцы болели. Мать сидела рядом с Анной на заднем сиденье, бережно поддерживая люльку с младенцем.
— Дом я приготовила, — тихо сказала Галина, нарушая тишину. — Всё чисто, тепло. Пелёнки выгладила. Он с тобой в комнате будет.
Анна кивнула, не отрывая взгляда от лица сына. Маленький ротик причмокивал во сне, пухлые щёчки розовели. Совершенный. Её совершенный малыш.
— Я назову его Дмитрием, — сказала она вдруг. — Дима. Дедушкиным именем.
Отец в зеркале заднего вида мельком взглянул на неё, и она увидела, как в его глазах блеснула слеза.
— Хорошее имя. Сильное, — произнёс он, прочистив горло.
Когда они доехали до деревни, дождь усилился. Отец подъехал вплотную к крыльцу, раскрыл большой зонт. Они словно конвоем сопровождали драгоценный груз — новую жизнь в их семье. Дома пахло свежим хлебом и горящими поленьями в печи. Тепло обняло их сразу за порогом.
Галина быстро засуетилась с ужином, отец ушёл подбрасывать дров. А Анна села на кровать, прижав к себе сына, и смотрела в одну точку.
Реальность свалилась на неё со всей тяжестью: она одна, без мужа, с особенным ребёнком, в родительском доме. Страх накатывал волнами.
— Боюсь, мама, — прошептала она, когда Галина вернулась в комнату с чашкой чая. — Как же я справлюсь?
Мать присела рядом, обняла за плечи. Рукава её домашнего платья пахли укропом и молоком — запахами детства, безопасности.
— Вместе справимся, девочка. Не одна ты.
Той ночью Анна долго не могла уснуть. Маленькая детская кроватка стояла у её кровати. Она слышала дыхание сына — такое лёгкое, почти неуловимое — и поклялась себе, что сделает всё, чтобы он вырос счастливым человеком. Чтобы никогда не почувствовал себя ненужным.
За окном шумел дождь, но в доме было тепло и надёжно. Здесь, под родительской крышей, начиналась их новая жизнь. Жизнь без Ивана, но с чем-то гораздо более важным — с любовью, которая не требует совершенства.
***
Весна в деревне всегда приходила с запахом талой воды и криками грачей. Дима, уже пяти лет крепыш с непослушной русой чёлкой, сидел на крыльце и сосредоточенно пытался застегнуть пуговицы на куртке.
Маленькая правая рука не слушалась, но он упрямо пыхтел, отказываясь от помощи.
— Сам! — хмурился он, когда Анна наклонялась к нему. — Я сам!
Она отступала, давая ему время. Наблюдала, как крохотный язычок высовывается между губ от усердия, как напрягаются бровки. Пять минут борьбы с неподатливыми пуговицами превращались в урок упорства, который её сын усваивал с младенчества.
— Получилось! — наконец выдыхал он, и его улыбка была ярче весеннего солнца.
Жизнь складывалась из таких маленьких побед. Из предрассветных часов, когда Анна набивала сумки продукцией с родительского огорода и везла на базар в райцентр.
Из расчётов при свете керосиновой лампы, когда электричество отключали из-за непогоды. Из монотонного стука швейной машинки — она научилась шить детскую одежду и брала заказы от соседок.
Однажды, когда Диме исполнилось семь, она услышала разговор отца с внуком за домом, где тот учил мальчика колоть дрова.
— Дедушка, я не могу держать, — тоненький голосок дрожал от обиды.
— А ты ногами чувствуй землю, — голос Виктора был спокойным, без капли жалости. — Настоящий мужчина — это не тот, у кого сильные руки, а тот, у кого сильный дух. Позвоночник как ствол дерева – держись прямо. Маленький топор для одной руки тебе подходит.
Анна хотела вмешаться — маленький ещё! Но осталась за углом, прижав ладонь ко рту. Через пять минут раздался характерный звук разрубленного полена и торжествующий возглас мальчика.
В школу Дима пошёл с опаской. Первый день вернулся молчаливым. На вопросы отвечал односложно. Только через неделю она узнала, что двое старшеклассников обозвали его «крючком». Её сердце замерло от боли и ярости.
— Что ты им ответил? — спросила она, боясь услышать о слезах или побоях.
Дима пожал плечами.
— Сказал, что крючком рыбу ловят. А я решаю задачи по математике быстрее всех в классе.
Она молча обняла его, скрывая улыбку и удивление. Откуда в нём эта мудрость, это достоинство? В кого он такой?
Учился Дима жадно, впитывая знания, словно редкий в их краях дождь. Особенно любил физику и математику. Его тетради были исписаны мелким почерком — он приспособился писать даже больной рукой, зажимая ручку особым способом.
— У твоего сына светлая голова, — сказала учительница на родительском собрании. — Ему бы в город, в хорошую школу…
Эти слова заставили Анну ночами смотреть в потолок. Отпустить? Она не могла. Не хотела. И денег не хватило бы.
Но в четырнадцать лет у Димы появился новый интерес. В сарае под грудой хлама он обнаружил старый компьютер — ее отец привёз его с лесопилки «на запчасти». К удивлению взрослых, мальчик, копаясь в механизме несколько дней, заставил ветхий агрегат ожить.
Анна помнила вечер, когда он позвал её в свою комнату. На экране мигал текст, строчки кода.
— Это ты написал? — она не верила своим глазам.
— Это программа, — его глаза горели. — Я учусь, мам. В библиотеке нашёл книгу.
Один старенький компьютер и библиотечные книги превратились в его окно в мир. Уроки программирования он скачивал в школе через медленный интернет, записывал на дискеты, а дома изучал до глубокой ночи.
Галина ворчала, что внук не спит, но Виктор пресекал ее волнения:
— Он свой путь ищет, мать. Не мешай парню.
В шестнадцать лет Дима впервые принёс домой деньги. Не много — какую-то мелочь. Но заработанные сам. Сделал сайт для местного магазина.
— На продукты ба и деду, — гордо сказал он, протягивая смятые купюры.
Он повзрослел так незаметно, её особенный сын. Стал выше её на голову, голос сломался, став низким и гулким, как у деда.
Только глаза остались прежними — внимательными, цепкими, подмечающими то, что другие упускали.
Анна сидела вечером на веранде, вдыхая сосновый воздух. Из открытого окна комнаты сына доносился стук клавиатуры — бесконечный, как дождь. Сердце сжималось от странного предчувствия: он не останется здесь навсегда. Город, мир, жизнь позовут его. И она должна будет отпустить.
— Не спишь? — Виктор, уже совсем седой, присел рядом.
— Боюсь, пап, — прошептала она, словно вернувшись в ту первую ночь с новорождённым. — Он уедет.
Старик долго молчал, глядя на звёзды, висевшие над деревней, как спелые яблоки.
— А ты держать не вздумай, — наконец произнёс он. — Он далеко пойдёт, Димка. Но не забудет, где его дом.
***
Восемнадцатилетие Димы совпало с первым серьёзным контрактом. Утром в дом постучался курьер — привёз новый ноутбук с несколькими мониторами. Дима выглядел оглушённым, разворачивая оборудование на старом кухонном столе.
— Заказчик из Москвы прислал, — только и сказал он, когда Анна вопросительно подняла брови. — Удалённая работа.
С тех пор жизнь их маленького дома начала стремительно меняться, словно спокойная речка вдруг превратилась в бурлящий поток.
Сначала появился высокоскоростной интернет — Диме пришлось договариваться со специалистами из райцентра, чтобы протянули выделенную линию. Потом новая мебель. Холодильник, телевизор.
Анна молча наблюдала, как сын оплачивает счета, решает бытовые проблемы, общается с людьми. От прежней застенчивости не осталось и следа — он говорил ясно, чётко, с достоинством.
Его техническая речь, пересыпанная словами вроде «фронтенд» и «бэкенд», звучала для неё как иностранный язык. Но она видела главное — её мальчик стал мужчиной.
— Я переведу тебе на карту, мам, — сказал он однажды утром, не отрываясь от монитора. — Купи себе что-нибудь.
— Что купить? — растерялась она.
Дима оторвался от экрана, мягко улыбнулся. За стёклами очков, которые он теперь постоянно носил, глаза казались больше, выразительнее.
— Что хочешь. Ты всегда в одном и том же ходишь. Я зарабатываю достаточно.
«Достаточно» оказалось настолько много, что Анна, увидев сумму на счёте, почувствовала головокружение. Но главное потрясение ждало их впереди.
***
В середине лета, спустя пять лет, когда сирень отцвела и воздух загустел от жары, во двор въехала машина с логотипом строительной компании. Молодой прораб с планшетом прошёлся вокруг дома, что-то замеряя и фотографируя.
— Дима, объяснись! — потребовала Анна, когда незнакомец уехал.
Сын сидел на крыльце, вертя в руках яблоко. Знакомый жест из детства — он всегда так делал, когда волновался.
— Хочу дом обновить. Фундамент треснул, крыша течёт. Зимой холодно.
— Деньги откуда? — Анне до сих пор казалось немыслимым, что её сын зарабатывает больше, чем вся деревня вместе взятая.
— Я говорил, что работаю на крупную компанию, — он слегка смутился. — У них сервис, которым пользуются миллионы людей. Я в команде разработчиков.
На лице Виктора, наблюдавшего за их разговором, застыло выражение тихой гордости. Он подмигнул внуку и хлопнул его по плечу так, что тот покачнулся.
— Молодец, Димка. Дом — это правильно. Корни важны.
Всё лето и осень дом преображался. Не до неузнаваемости — Дима настоял, чтобы сохранили прежний облик, лишь сделали крепче, теплее, надёжнее.
Новая крыша, утеплённые стены, пластиковые окна, система отопления. Внутри — деревянная мебель под старину, но добротная. Рабочий кабинет для Димы с несколькими компьютерами. И пандус у крыльца — для бабушки, которая уже начала жаловаться на ноги.
— Не понимаю, почему ты не уедешь, — сказала однажды Анна, наблюдая, как сын руководит установкой спутниковой антенны. — Ты мог бы жить в Москве, Питере. У тебя есть средства.
Он повернулся к ней, сощурившись на солнце. Ветер трепал его волосы — он отрастил их до плеч, собирая в хвост, когда работал. В его лице она до сих пор видела того упрямого малыша, который сам застёгивал куртку.
— А зачем? — пожал он плечами. — Интернет везде одинаковый. Можно работать откуда угодно. А здесь… здесь я дома.
***
Поздней осенью они сидели на новой веранде, пили чай из термоса. Виктор мастерил скворечник — руки, несмотря на возраст, оставались ловкими.
Галина дремала в плетёном кресле под пледом. Анна листала журнал — дорогой глянцевый журнал о домашнем хозяйстве, который она раньше только на тв видела.
— Знаешь, кого я вчера встретил? — вдруг сказал Виктор, отвлекаясь от работы. — Колю Степанова. Он сторожем на рынке теперь. Говорит, Иван работает с ним в паре — в ночную смену. Спился совсем.
Анна замерла. Имя бывшего мужа в их доме не произносилось годами. Она посмотрела на сына — Дима сосредоточенно печатал что-то на ноутбуке, но она заметила, как дрогнули его пальцы.
— Он спрашивал, как ты, — продолжил Виктор. — Я ему сказал, что отлично. И внук мой вырос — не чета ему.
Дима поднял голову, встретился взглядом с дедом, потом с матерью. В его глазах не было ни боли, ни обиды — только мудрость, которая казалась почти неуместной для его возраста.
— Знаете, — сказал он спокойно, — я на днях отправил пожертвование в детский дом.
— В какой? — растерялась Анна.
— В районный, — Дима закрыл ноутбук. — У них кровля протекает, отопление барахлит. Попросил обновить им компьютерный класс, оплатил учителя программирования.
Тишина, повисшая между ними. Анна смотрела на сына так, будто видела его впервые. В горле встал комок.
Весенний вечер опускался на деревню, окрашивая небо в оттенки персика и лаванды. Их новый дом — старый, но обновлённый, крепкий, тёплый — казался островком спокойствия в бесконечных просторах полей.
— Спасибо вам за всё, — вдруг сказал Дима, глядя на мать и деда с бабушкой. — За то, что научили меня быть человеком. Теперь мне тоже дом нужен и невеста, ха-ха!
Виктор отвернулся, делая вид, что что-то мешает ему в глазу. Галина украдкой вытерла щёку уголком платка. А Анна смотрела на своего особенного сына, на своё самое дорогое сокровище, и понимала, что слезами, текущими по её щекам, можно гордиться.
Ведь эти слёзы — слёзы счастья, слёзы благодарности жизни за то, что когда-то она не послушала отца своего ребёнка.
И в этот момент она почувствовала, как внутри распускается что-то незыблемое, уверенное.
Её сын уже пустил здесь корни — глубже, чем многовековые дубы у реки. В этой земле, в этих стенах, в памяти трёх поколений.
Любовь сделала его сильнее любого недостатка. Гордость затопила её сердце. Ведь прав был ее отец: настоящая сила человека — не в крепости мышц, а в том, что вложено в душу.
Как развод? Ты же больна, у тебя же 4 стадия рака! Куда я пойду, если квартиру получит кто-то другой? — кричал муж
— Рак. Четвертая стадия, — повторила она, спокойно и без дрожи.
Павел отложил пульт и, расправив плечи, выпрямился:
— Что значит, четвертая стадия? Лечить как-то можно?
— Можно попробовать, но шансов мало. Врач сказал, что счет идет на месяцы, — ответила Елена, не отрывая взгляда от его лица.
***
Елена вытерла зеркало в ванной и на секунду замерла, рассматривая своё отражение. Вроде как все на месте, но всё изменилось. Тусклые глаза, провалы на щеках, кожа обвисла, будто уставшая старинная мебель, которую давно не реставрировали. И вот, эта болезнь… С каждым днем она забирает что-то новое, меняет лицо, меняет жизнь. Пора, наверное, звонить Кате. Племяннице. Она должна знать правду. Уже пора.
Из гостиной доносился звук футбольного матча. Это был Павел. Ну да, сидел, как обычно, на диване, с ногами на столике, чипсы, наверное, уже сыпались куда ни попадя. Сел, как царевич, а у меня тут свое дело, свои заботы. Елена закрыла глаза, тяжело выдохнув. Ну, так и живем.
Эту квартиру она купила еще до Павла. Самостоятельно. Пять лет платила ипотеку. Два года ночных смен, еще два — работы по выходным. Экономила на всем, даже на еде. Просыпалась в 5 утра, бегала по утрам по всем возможным делам, не замечая, как дни превращаются в месяцы. Когда последний платеж был внесен, она чувствовала себя, как освобожденная заключенная. Целый вечер выплакала. Эти стены были оплачены бессонными ночами, и тем, что она могла остаться на работе, когда другие уже разошлись по домам. Стены, которые она строила для себя.
А потом появился Павел. В очереди за кофе. Он был веселым, внимательным, как они все в начале. Цветы, ужины, долгие прогулки. Он рисовал мир в розовом цвете, и она в это верила. А потом… как выключили свет. Все пошло по другому пути.
— Лена, ты интернет оплатила? Всё тормозит, — услышала она голос мужа.
— Да, оплатила еще в понедельник, — крикнула Елена, выходя из ванной. — Перезагрузи роутер.
— Ты ж рядом, а я тут далеко, — лениво отозвался Павел.
Елена прошла к роутеру, быстро нажала кнопку перезагрузки. Эти мелочи… Рутинные, привычные. Но сегодня что-то другое. Сегодня каждое слово, каждый взгляд, каждая мелочь превращается в нечто важное. Вопросы, на которые не хотелось бы отвечать, проблемы, которых не было раньше.
— Четвертая стадия, — сказал врач, не отрывая глаз от бумаги. — Метастазы. Есть лечение, но будьте реалистами.
Елена ничего не сказала. Она всегда была практичной, расчетливой. Жизнь её научила не теряться в момент, когда всё рушится. В голове уже начал крутиться список дел: завещание, страховка, разговор с Катей. Всё должно быть спланировано, чтобы не оставлять ничего на волю случая.
— Лен, а что ужинать-то будем? — вновь услышала она голос Павла.
— Не знаю, я сегодня не готовила, — ответила она, садясь в кресло. — Может, закажешь доставку?
— И опять деньги тратить? — пробурчал муж. — У тебя же выходной, могла бы что-нибудь приготовить.
Елена замолчала. Она хорошо знала Павла. Он всегда считал, что жена должна обеспечивать семью. А он вот так, «ищет себя», перебивается с работы на работу. Она привыкла рассчитывать только на себя. И на его невидимую заботу. Но со временем стало ясно: он не только не хотел работать, но и считал, что это её дело. Жена должна быть опорой, а он — хозяин жизни.
— Знаешь, я сегодня была у врача, — сказала Елена, не сводя глаз с его лица.
— М-м-м, — буркнул Павел, не отрывая взгляда от экрана.
— У меня рак.
Павел повернулся, его лицо искажалось непониманием.
— Что?
— Рак. Четвертая стадия, — повторила она, спокойно и без дрожи.
Павел отложил пульт и, расправив плечи, выпрямился:
— Что значит, четвертая стадия? Лечить как-то можно?
— Можно попробовать, но шансов мало. Врач сказал, что счет идет на месяцы, — ответила Елена, не отрывая взгляда от его лица.
Муж несколько раз моргнул, потом прошел рукой по волосам, как будто пытаясь привести себя в порядок.
— Сейчас же медицина на таком уровне… Может, какие-то экспериментальные методы есть? Или за границей?
— Можно, конечно, попробовать, но это дорого, — сказала Елена, следя за его реакцией. Он даже не заметил, как быстро ее вопрос о лечении переключился на финансовые дела.
— У тебя же хорошая страховка, разве нет? — Павел встал и начал расхаживать по комнате, походка была неуверенной, но уверенности в голосе не убавилось. — И потом, у тебя есть накопления.
Вот оно. Он как будто не услышал, что жена только что сообщила ему страшную новость. Он думал только о деньгах. Елена кивнула, пытаясь скрыть внутреннюю боль.
— Да, есть накопления, — ответила она, не поднимая головы.
— Вот и хорошо, — неожиданно бодро сказал он. — Значит, будем лечиться, все будет нормально, вот увидишь.
Он неловко обнял Елену и отстранился, будто боялся заразиться.
— Слушай, мне нужно срочно отъехать, встретиться с Димоном. Обсудить кое-что по работе, — Павел уже хватался за куртку. — Ты держись, ладно? Я недолго.
Он быстро вышел, и дверь захлопнулась, оставив Елену одну в этой пустой квартире, где все звучало как эхо, за исключением только шума машин за окном.
Через неделю все стало только яснее. Павел стал приходить поздно, ссылаясь на рабочие проекты, хотя уже два года работал из дома и встреч не было. И вдруг из него стал пахнуть каким-то странным парфюмом, а телефон он держал всегда экраном вниз, как будто пряча все свои секреты.
Елена не устраивала сцен. К чему? После разговора с врачом все мелочи — даже такие, как его странное поведение — потеряли смысл. Но однажды, проснувшись среди ночи, она услышала, как Павел шепчется на балконе.
— Да, скоро все закончится, — говорил он кому-то. — Врач сказал, что долго не протянет. Да, конечно, я расстроен, но что поделать… Нет-нет, все наследство мне достанется, мы же в браке. Квартира, накопления — все мое будет…
Елена замерла, как вкопанная, не веря своим ушам. Вот как? Он уже строит планы на будущее без нее, распределяя ее имущество, которое она заработала сама.
Утром, когда Павел сказал, что едет на пару дней к другу на дачу, чтобы «проветриться», Елена молча кивнула и сделала себе кофе. Она знала, что должна сделать. План созрел мгновенно.
Как только муж закрыл за собой дверь, Елена позвонила Кате, своей единственной племяннице.
— Приезжай, нам нужно серьезно поговорить.
Катя прибежала через час, встревоженная необычным тоном тети. Когда Елена рассказала о диагнозе, племянница разрыдалась, но быстро взяла себя в руки.
— Что я могу сделать? Чем помочь?
— Мне нужно оформить завещание, — спокойно сказала Елена. — И я хочу, чтобы квартира и все сбережения достались тебе.
— А как же дядя Паша? — удивилась Катя.
— Катюш, он уже строит планы на мое имущество, — сказала Елена, невесело усмехнувшись. — Пока я под капельницами, он развлекается с новой пассией.
В тот же день они поехали к нотариусу. Елена твердо изложила свою волю: все имущество должно перейти к Катерине. А когда вернулась домой, она зашла на портал госуслуг и подала заявление о расторжении брака. Без раздела имущества, без претензий. Просто официально.
Удивительно, но после этих шагов Елена почувствовала облегчение. Как будто весь этот груз, который она таскала на себе годами, вдруг с нее свалился. Вечером она даже приготовила ужин и включила любимый сериал, который так давно не смотрела.
Павел вернулся через три дня. На его телефон пришло уведомление о поданном заявлении на развод. Сначала он решил, что это ошибка или спам. Хмуро взглянув на экран, он перечитал сообщение несколько раз.
— Елена! — крикнул Павел, входя в квартиру с дорожной сумкой. — Что за ерунда мне на телефон пришла?
В квартире было тихо. Павел зашел на кухню, открыл холодильник и достал бутылку пива. Телефон снова пикнул, напоминая ему о новом уведомлении.
— Да что за черт? — Павел уставился на экран, не веря своим глазам.
Заявление о расторжении брака. Подано Еленой Викторовной Соколовой. Статус: в обработке.
— Это какая-то дурацкая шутка, — пробормотал Павел, потягивая пиво.
Он набрал номер жены. Звонок ушел в голосовую почту. Павел нервно разгуливал по кухне, чувствуя, как тревога охватывает его. Что происходит? Почему Елена подала на развод? Разве ей не нужна поддержка? Эта болезнь, эта беда…
Телефон в руках снова пикнул. Новое сообщение с портала госуслуг — и Павел прочитал его с растерянным выражением: «Имущество не требует раздела, так как не является совместно нажитым.»
— Что значит «не требует раздела»? — Павел почувствовал, как паника начинает нарастать.
Он вскрыл шкаф — половина вещей Елены исчезла. В ванной не было ее косметики, а с прикроватной тумбочки исчезла фотография ее родителей. В сердце вспыхнула тревога. Павел схватился за телефон, опять пытаясь дозвониться до жены, но безуспешно.
Весь вечер прошел в мучительном ожидании. К ночи наконец раздался звук поворачивающегося ключа в замке.
— Наконец-то! — Павел бросился к прихожей. — Ты где была? Почему трубку не брала? Что за ерунда с разводом?
Елена спокойно разулась и, не глядя на мужа, прошла в комнату.
— Я живу у Кати, — сказала она, доставая из шкафа еще несколько вещей. — Просто забрала не все.
— У Кати? Зачем? — Павел растерянно следовал за ней по пятам. — Лена, у тебя же… ну… болезнь. Тебе нужен уход, тебе нужно внимание!
Елена остановилась, повертела в руках кофточку, потом спокойно посмотрела на мужа.
— Правда? — тихо спросила она. — А когда ты собирался начать заботиться обо мне? До или после того, как ты обсудил с новой подружкой, как скоро я умру и ты получишь все мое наследство?
Павел замер. Лицо его побледнело.
— Что за чушь? Какая еще подружка?
— Паша, я слышала твой разговор на балконе, — Елена устало улыбнулась. — «Скоро все закончится», «все наследство мне достанется» — ну да, такие красивые слова для умирающей жены, прямо сердце тронет.
— Это не то, ты не так поняла, — забормотал Павел, но его голос звучал пусто, как фальшивое обещание.
— Я все поняла правильно, — спокойно сказала Елена, складывая вещи в сумку. — Поэтому развод. И не переживай, квартира была куплена до нашего брака, все выплаты я делала сама. Ты ничего не теряешь, кроме того, что никогда не имел.
Павел почувствовал, как земля уходит из-под ног. Он схватился за дверной косяк, пытаясь удержаться.
— Развод?! У тебя же четвертая стадия! А квартира?! — В голосе его звучал не страх за жену, а чистый ужас от потери удобства, утраты привычного мира. — Я ведь не смогу её унаследовать!
Елена замерла. Она смотрела на него, и вдруг ей стало так легко. Как будто все сомнения, весь этот груз, что висел над ней, вдруг исчез. Она поняла, что сделала правильный выбор.
— Так ты все-таки переживаешь… Но не за меня, да? — Тихо, но уверенно произнесла Елена. — За все годы, что мы с тобой вместе, я не слышала, чтобы ты так искренне говорил о любви, как сейчас говоришь о квартире.
— Нет, Лена, ты не понимаешь! — Павел лихорадочно пытался собрать мысли, его взгляд метался по комнате. — Я волнуюсь за тебя! Просто я растерян, я не знаю, как справиться с этим…
— Да ладно, Паша. Давай хотя бы сейчас будем честными друг с другом, — спокойно сказала Елена, застегивая сумку. — Ты никогда не любил меня. Ты любил тот комфорт, который я обеспечивала. А теперь, когда я заболела, ты думаешь только о том, как бы не потерять все это.
— Неправда! — воскликнул Павел, но его глаза уже не видели её, они метались по комнате, не фокусируясь.
— Правда, — сказала Елена, и в ее голосе была странная усталость. — И знаешь, что самое печальное? Я ведь тебя любила. По-настоящему. Хотела, чтобы у нас была семья. Только семьи не получилось. Получился договор — я обеспечиваю, ты живешь в комфорте.
Павел метался по комнате, его нервы уже были на пределе.
— Послушай, давай все обсудим, — выдохнул он, схватив Елену за плечо. — Я могу измениться! Я буду заботиться о тебе, клянусь!
— Поздно, Паша, — Елена покачала головой. — Я сделала завещание. Все достанется Кате. А тебе придется найти другую дойную корову.
— Завещание?! — Павел буквально задохнулся от шока. — Ты не можешь так со мной поступить! Мы женаты!
— Пока еще да. Но это скоро изменится. — Елена не обернулась, направляясь к выходу.
Павел бросился за ней:
— Стой! Ты не можешь просто уйти! А как же лечение? Тебе нужна помощь!
Елена остановилась в дверях, обернулась и встретила его взгляд.
— О, теперь ты вспомнил о лечении? — Горькая усмешка играла на ее губах. — Не беспокойся. Я сама о себе позабочусь, как делала всегда.
— Но… но… это нечестно! — Павел схватил ее за руку. — Я потратил на тебя столько лет!
Елена медленно высвободила руку из его пальцев, не поднимая головы.
— Нет, Паша. Это я потратила на тебя столько лет. И больше не собираюсь. — И с этими словами она шагнула в коридор и аккуратно закрыла дверь за собой.
Павел остался стоять в пустой квартире. Теперь ему было ясно, что это место никогда не было его домом. Вдруг он осознал, как внутри него образовалась такая же пустота, как и в этих стенах. Он всегда жил за счет других, и теперь, когда его единственная опора рушилась, наступила настоящая паника.
Весь следующий день он названивал Елене, но она не отвечала. Он даже поехал к Кате, но племянница открыла дверь лишь немного, взглянула на него с холодом и быстро закрыла ее, не сказав ни слова.
Через неделю Павел получил официальное уведомление о дате судебного заседания по расторжению брака. Он понял, что Елена не шутит. Это всё всерьез. Поиски работы, которые он вечно откладывал, теперь стали вопросом выживания — квартплата и счета не будут оплачены сами собой.
— Она просто бросила меня, Димон, представляешь? — жаловался Павел другу в дешевом баре, нервно вращая стакан с пивом. — Столько лет вместе, и вдруг — бац! — развод.
— А правда, что у нее рак? — осторожно спросил Дмитрий, опуская глаза.
— Да… четвертая стадия, — Павел сделал скорбное лицо. — Я хотел быть рядом, поддержать, а она… Такая черная неблагодарность.
— Жестоко, — кивнул друг, не зная всех подробностей. — И что теперь?
— Придется снять что-нибудь, — вздохнул Павел. — Денег мало, работы нет… Не представляю, как дальше жить.
Но Павел не упомянул, конечно, ни о своих разговорах с любовницей, ни о планах на наследство жены. В его версии он был несчастным мужем, который, несмотря на все свои усилия, оказался брошенным умирающей женой.
Через месяц суд расторг брак. Елена не присутствовала — все вопросы решались через адвоката. Павел пришел, надеясь хотя бы поговорить, но увидел только сухого юриста с папкой документов. Он вышел из здания суда, сделав шаг в сторону новой жизни, но что-то внутри его вдруг сжалось. Свобода, о которой он так мечтал, оказалась пуста и одинока.
В этот день Елена была на очередном сеансе химиотерапии. Катя сидела рядом, держала ее за руку.
— Знаешь, — тихо сказала Елена, глядя в окно, — я не жалею. Ни о чем. Даже сейчас.
— О чем ты? — спросила Катя, обеспокоенно всматриваясь в лицо тети.
— О разводе. О том, что наконец-то перестала притворяться, будто у меня есть семья, — Елена слабо улыбнулась. — Лучше провести оставшееся время с тем, кто действительно любит, чем с тем, кто ждал твоей смерти.
Катя крепче сжала руку тети:
— Мы справимся. Вместе.
В тот вечер Павел переехал в крошечную съемную комнату на окраине города. Он сидел на продавленном диване и смотрел на облупившуюся стену. Комфортная жизнь закончилась. И только теперь, когда было уже слишком поздно, он понял, что потерял не только квартиру, но и нечто гораздо более ценное.
