Мой мальчик
— Кто это сделал? Нет, я спрашиваю, кто это сделал?! — ворчала в сенях баба Галя. Голос её, трубный, низкий, чуть хрипловатый, с чем–то клокочущим внутри груди, был всегда тверд и властен. — Кто притащил в дом это? Колька, ты? А ну выйди из–за кустов, вижу я тебя!
Фёдор, Галин муж, вздохнул с облегчением, нащупав под лавкой маленький, пушистый комок.
— Сиди и дальше там, слышь? — шепнул он себе под ноги. — Галка найдет, несдобровать нам. Я думал, она тебя обнаружила, а ты вона где, валяешься, значит?.. Ну ладно, спи покамест, тока тихо!
Дед выпрямился, спрятал руки в карманы заношенного, с лоснящимися обшлагами пиджака. Он внимательно следил за влетевшей в избу женой. Та, тяжело дыша, зыркнула на притихшего Фёдора.
— Ты шишки в углу свалил, а? Я думала, клубок крыс сидит, чуть концы не отдала! Шутник, да? А я не погляжу, что ты муж, не погляжу, что мы с тобой, поди, уж пуд соли съели, а вот возьму ухват, да как огрею! Надо мной шутят они! — распалялась она. — Ты знаешь, что грызуны в доме ни к чему, я их боюсь. Ну что смотришь хитрыми своими, бесстыжими глазами?!
Фёдор, до этого с интересом наблюдавший за бушевавшей женой, втянул голову в плечи так, что уши спрятались в помятом воротнике.
— Не трогал я никакие шишки, что мне, делать нечего что ли?! Сама надысь… Или, погоди, давеча… Или всё же надысь… — бормотал он, почесывая затылок. — Не, третьего дня собрала эти шишки, самовар затевала, потом тебя в пояснице схватило, помнишь? Ты эти плоды лесные и свалила в сенях. Галь, а мож поесть чего дашь? В животе прямо пусто–пусто у меня…
Галина нахмурилась, вспоминая про дела давно минувших дней.
— Да, точно, вспомнила. Мои шишки. Ну а чего ж ты молчал, а? Я на Кольку соседского наорала, а он ни при чем! Вот вечно ты, старый, таишься, наблюдаешь, а мне расхлебывать. Ужин, говоришь? Ладно, иди, руки мой. Я пока на стол накрою.
Федя с готовностью встал, одернул пиджак, только шагнул за порог, как жена взвизгнула, отшатнулась, чуть не сбила его с ног.
— Ты чего? — остановился Федор.
— Там… Там, под лавкой змея! Федя, Феденька, убери её, а! Я тебе и щец дам, и картошечки из печки, только убери…
Мужчина, махнув рукой, вздохнул, подошел к лавке, на которую указывала жена, наклонился и взял на руки дрыгающего тонким, худым хвостиком котенка. Малыш стал вырываться, но Фёдор пока не отпускал.
— Ну что, брат… Пришло время представить вас друг другу…
Галя последние два года стала близорука, многое путала, очки везде забывала, щурилась и пугалась собственной тени.
— Кто это, Федя? Кого ты поймал? Барсук? Енот? Федя, что ты его схватил, брось! Он же бешеный! — всплеснув руками, зашептала Галина.
— Да кто бешеный?! Тьфу, Галка, накрутишь ты себя! Котенок это, Тихон, я его на станции подобрал, будет теперь тут жить, ловить мышей, коль ты их так боишься. Ну, хорошо я придумал? Галчонок, ты погляди, какой он глазастенький! Ну, погляди, погляди!
Он сунул Тишку жене в руки, но та, насупившись, только покачала головой.
— Уноси, Федя!
— Кого? Да ты что, Галка, он же погибнет! Его собаки разорвут! Нет уж, здесь будет жить.
— Да? Ты так удумал? Да не могу я с кошками, ты забыл? Чешусь я вся от них! Вон, уж под коленкой зазудело. Уноси.
— Да не от котейки у тебя чесотка, а от крапивы. Ты рвала, вот теперь и сыпет тебя. Галина, я с тобой спорить не буду. Тихон остаётся. Всё, я сказал! — сжал руку в кулак Фёдор.
Галя не любила кошек. Она выросла в городской комнате, в коммунальной квартире. Соседка, тётя Зоя, подкармливала живущих в подвале котят, а потом те, ничуть не стесняясь, шмыгали в открытые окошки первого этажа, хозяйничали на кухне. Галина мама жутко ругалась с тетей Зоей, что та приводит в дом инфекцию, что нечего тут блохастым этим беспризорникам шастать, что Галочка, не дай Бог, от них подхватит что–то страшное, но соседке было как будто всё равно. Она, как потом поняла Галя, была из тех, из «блаженных», ходила по ночам в палисаднике, напевала, могла в ночной рубашке танцевать вальс на кухне или, вдруг заплакав, начать декламировать стихи.
— Галочка, — говорила мама, — тётя Зоя не понимает, но ты должна знать: чужих животных, тем более беспризорных, трогать категорически нельзя. Вспомни, как у подруги твоей, Дашеньки, случился в детском садике лишай. Это всё от котов!
Галка хотела, было, возразить, что они с Дашкой тогда вообще–то щенков уличных тискали, а вовсе не котят, но не стала, побоялась, что влетит ей за такие подробности.
Так и жили — коты вечно на ступеньках валяются, по квартире ходят, мяукают, плодятся, мама ругается, а Галя растет.
Выучившись на швею, Галя уехала из коммуналки в общежитие, поближе к фабрике. Там познакомилась с красавцем Фёдором. Косая сажень в плечах, взгляд уверенный, победный, пшенично–золотистые волосы вьются, так и хочется на палец локон намотать и любоваться, как солнечный свет путается в паутинке Фединой шевелюры…
А как Федя за своей Галей ухаживал! Просто, по–деревенски, но очень мило. Парень был обычным шофером, жил в поселке, в своем доме, срубе с двумя комнатами и пристройкой— кухонькой, на фабрику привозил сырье, устроившись шофером на склады. И вот, увидев, какая новенькая девчонка среди работниц появилась, он гоголем подошел к щебечущей стайке, поздоровался, каждой по васильку подарил, а на Галю внимательно поглядел, улыбнулся так, что она сразу голову потеряла.
И начались в её жизни полевые букеты. Каждый день, пока лето цвело буйным разнотравием, привозил Фёдор своей Галочке душистый, с тонкими веточками нивяника и белыми хлопьями ромашек букеты.
— Да ты, Федюша, скоро все окрестности пообдираешь! — смеялись девчонки. — Сахара–то, она, видать тоже так образовалась: влюбился какой–нибудь Ваня в Дусю, вот и вырвал всё под чистую! Ты поаккуратней, нам пустыня не нужна, мы травку любим!
А Галя таяла, смущенно краснела, молчала, а на неловкое Федино: «Выйдешь за меня?» только кивнула, закрыв лицо руками…
Поженились, Галочка к мужу переехала. По–началу ей пришлось трудновато, с непривычки жизнь в деревенском доме казалась необустроенной. Феде–то что надо — вода в бочке, что летом, что зимой, можно и холодной помыться, а Галя мерзла. Тогда Федор организовал подогрев, потом закупил материалы, построил Гале баню. Там, зимой, они с Галочкой, лежа на устланном еловыми ветками полу, мечтали, как народятся у них дети, как будет мальчик и девочка по двору бегать, смеяться и играть…
Рожала Галя тяжело. До больницы не успели довезти, фельдшер велел класть её прямо в сторожке станционного смотрителя. Галя испуганно хваталась за руку мужа, тот, весь в испарине, трясущийся, вообще мало что понимал из слов фельдшера, Николая Михайловича.
— Да выйдите вы ужо! — закричал на него Михалыч. — От вас пользы никакой, одни хлопоты! Идите, вон, найдите жене воды попить. И таз, и воду еще другую подогреть надо, и…
— Останься, Федя, я очень боюсь… — посиневшими губами шептала Галина, так на мужа смотрела, будто умирает.
— Нет, он будет делать то, что велю! — строго одернул её фельдшер. — А вы, мамаша, сосредоточьтесь, ребенок на подходе, надо поработать!..
Новорожденный так и не задышал. Галя стеклянными глазами смотрела, как кладут в гробик маленькое тельце, как закрывают крышкой. Хотела броситься, растолкать людей, крикнуть, что сыночку нужно видеть небо, что он просто спит… Но Федор крепко держал её в своих объятиях. Что творилось у него внутри, так никто и не узнал. А там горело всё, кричало страшно, воем выло сердце, выжигало все надежды, мечты. После похорон Фёдор пил два дня, потом, раздевшись в сенях и выйдя в самую метель, стал растираться снегом пополам с ледышками. Тело саднило, по коже заструились тонкие красные прожилки, зубы стучали друг о друга, но Федор терпел. Он выжигал боль болью, а когда почувствовал, что полегчало, вернулся, включил в избе свет, повернул лицо лежащей на кровати жены к себе и стал шептать, как любит её, как всё у них будет хорошо, как народят они еще кучу детишек, а этого, первого, ввек не забудут, он теперь их ангел.
Галя воспитывалась в атеистической семье, мать строго–настрого запрещала дочке заходить в церкви, слушать богомолок. Галина тогда соглашалась, высмеивала подруг, что крестились, глядя на купола храмов, а теперь, упав на самое дно бездны горя, почернев изнутри, она вдруг поняла, что если нет Бога, то и ангелов нет, а значит, что и ребеночек её просто в земле будет лежать, пока в тлен не превратится…
— Да, ангел, пусть он будет ангелом, Федя! Пусть Бог его там, на небесах, рядышком с собой посадит, за ручку держит, да? — закивала Галина.
Фёдор обнял её еще крепче, ласково провел рукой по худенькой Галиной спине. Господи, как же он любит свою Галку, так, наверное, нельзя любить, так неправильно, это как пожар, только внутри тебя, и конца–края ему нет, и затушить нельзя, а то сам пропадешь…
А через два года родился у них Никита, потом Машенька. Дети получились крепенькие, ладные, с такими же, как у отца, светло–пшеничными волосами. От Гали им достались темно–зеленые глаза и упрямый характер…
Фёдор, в связи с пополнением в семействе, расширил дом, теперь у ребятни своя комната, у родителей своя, а есть еще та, где собираются все вместе за одним столом, разговаривают, ругаются, мирятся, жизнь свою общую проживают…
Как–то быстро промелькнуло всё, выросли дети, состарились Галя с мужем. Галка стала еще упрямее, чуть что, ругалась на Фёдора, ворчала на погоду, соседей, мир вокруг.
Это от немощи, понимал Федор, от того, что тело уже слабое, силы на исходе.
Иногда в гости приезжали Машка с Никитой, но всё реже и реже. У них свои дела, в городе живут, работают, вечером по кино да театрам ходят. Галя всё надеялась, что Маруся выйдет замуж, родит ребеночка, будет ей, бабушке, с кем нянчиться. Но дочка не спешила. Сын тоже о женитьбе и потомстве не помышлял.
— Ну как так можно, Федя! Ну хоть ты им скажи, чтоб не тянули! Пока у меня еще хоть какие–то силы есть, пока… — заводилась Галина, очередной раз поговорив с детьми.
— А что «пока»? Не под нас они свою жизнь должны подстраивать, а своим умом жить. Ничего, Галочка, всё будет у них, попозже, но обязательно будет. Не торопись…
Ну, тут торопись–не торопись, а спину по утрам простреливает так, что мама не горюй, глаза видят плохо, очки помогают всё меньше. Стареет Галя, видя отражение своих лет в муже. У того тоже уж и голова седая, и руки трясутся, и забывать всё стал, иногда совсем отрешенный сидит…
А тут еще котенок… Будет везде лезть, маячить под ногами, небось, блох на нем, что на небе звезд! Галина обиженно отвернулась, а Фёдор, разжав кулак, подошел к ней, держа Тишку за шкирку, ткнулся носом и Галино плечо.
— Ну не злись. Это, помнишь, как в сказке, дед да бабка себе внучку слепили, а я вот нам не внучку, а…
— Жучку… — прошептала женщина.
— Нееет! Тишку— славного мальчишку! Гляди, глазёнки какие, как будто всё понимает, всё он знает, а?!
Фёдор опустил малыша на пол, погладил его шейку. Котенок лег набок, подставил новому хозяину беленький, с пушком живот.
— Да? Ну в сказке кончилось всё плохо, али не знаешь? Ну, как хочешь, — бессильно махнула рукой Галя. — Но учти, сам за ним смотри, сам корми. Я и пальцем не притронусь.
— Слушаюсь, мой генерал! — хохотнул Фёдор. — Слышь, Тишка, оставляют тебя под мою ответственность, не подведи!
Котенок как будто всё понял, смиренно сжался в комочек, задремал…
Тишка был достаточно покладистым, если баловался, то во дворе, а как увидит Галину, сразу прячется, только лапка торчит из–под дивана или шторка колышется, а сам Фёдоров мальчик сидит на подоконнике тихонько, носа наружу не кажет.
Ближе к осени Галина, как обычно, разложила на столе порезанные на тоненькие, так, что на просвет солнышко через них видно, яблочные дольки. Приедет Фёдор со станции, куда за инструментами какими–то отправился, полезет на крышу гаража, и там, на раскаленном от еще жаркого солнца железе, разложит яблочки сушиться. А пока пусть так, на столе полежат, подышат.
Галина набросила на плечи платок, взяла авоську, вышла из дома и прикрыла дверь.
— Ну что, Галочка, идём? Настя ждать не будет, ты же знаешь, какая она вредина! — крикнула, выглянув из–за забора соседка, Тамара Михайловна.
Женщины торопились в парикмахерскую, где работала окончившая недавно курсы Настя, внучка одного из Галиных соседей. Настя обещала женщинам сделать из них современных, модных, только предупреждала, что запись у неё на неделю вперед, опаздывать никак нельзя.
Женщины торопливо шли по дороге, что–то обсуждали, а справа, от самого горизонта, ползла, клубилась темно–синими ватными кусками туча. Грома не было, только молнии полыхали далеко, точно выстрелы из ракетницы, озаряли они прорехи в облаках.
— Вот тебе и засушливый август, — кивнула на небо Галина. — Врут всё эти погодопредсказатели.
— Дык они ж точно не знают, наблюдают, — оправдывала метеоцентр тётя Тома. — А природа их хитрее, капризничает, вот и получается иногда, что ошибаются. Ну, успеть бы нам дойти, а там уж пусть хоть потоп!..
Успели, Настя сделала клиенткам завивку, потом пили чай в закутке при парикмахерской, потому что на улице текли реки коричневато–серой от грязи воды, а с неба лился настоящий водопад, вымывая с крыш прижившийся там темно–зеленый, суховатый мох.
— Федор мой, интересно, успел или нет… — задумчиво смотрела в окно Галина. — Простудится ещё.
— Да он у тебя богатырь! Такого простым дождем не возьмешь! — похлопала подругу по руке Тамара.
— Эээээх! Это раньше был богатырь, а теперь сдулся. Знаешь, иногда смотрю на него, жалко так становится, что старость приходит, что уже всё тяжело. Он храбрится, хорохорится, а нет–нет, да и постонет в сенях, пока думает, что я не слышу. А тут, понимаешь, притащил к нам котенка. Я кошек не терплю, так он, этот котенок, меня сторонится, будто понимает всё. Фёдор с ним, как с сынком, сюсюкает: «Мальчик мой, иди сюда, мальчик мой, иди туда…» Нашел себе развлечение, принялся котейку этого дрессировать, со стула на стул учить прыгать. А Тишка, котенок, сидит, лапками перебирает…
— Ну и славно же! У нас всю жизнь кошки, они же плохое забирают. Милка наша, рыженькая, если чувствует, что у меня на душе черно, придет, ляжет рядом, но не навязывается, чтобы погладили, а просто замрет, дышит тихонько, лапкой меня тронет, потом снова замрет. И сразу легче, сразу веселее. Ты зря на кошек наговариваешь, Галя, зря.
— Фу на ваших кошек! От них только болезни, лишаи всякие. Нет, я, конечно, кота этого терплю, но вот любить… — Галина покачала головой. — Нет, любить не стану. Ну, дождь–то закончился, побегу. Федор заждался уж, наверное!
Женщина встала, схватила сумочку и, еще раз посмотревшись в зеркало и поправив прическу, вышла на улицу.
Тамара видела, как Галя старается не наступить в лужу, как, поскальзываясь, шагает по растекшейся дороге.
«Хорошая всё же Галочка, хорошая! — будто уговаривала себя Тома. — И чего ей эти кошки не сдались?..»
… Яблочные дольки были везде — на полу, подоконнике, стульях. Тишка носился по полу и бил их лапой, а потом, припав вниз, ждал, пока полузасохшая долька не остановится в своем бешеном кручении.
— Это что ж такое, а? Это что за безобразие?! — разведя в бессильном отчаянии руки, вскрикнула Галина. — Фёдор! Фёдор, глянь, что твой паразит натворил! Фёдор, ты дома?
— Пришел только, чего кричишь? — встал у неё за спиной муж. — Ой, мать честная… — присвистнул он, увидев беспорядок.
— Я полдня резала, руки устали, пальцы не гнутся, а этот… Этот… — Галя тыкала пальчиком в сторону котенка. Тот испуганно вздрогнул, уронил с подоконника горшок с бегонией— Галиной гордостью — и юркнул под стол. — Да чтоб тебя!..
Женщина как будто даже всхлипнула от обиды, развернулась, пошла, наступая на яблоки, в спальню. И не яблоки ей было жалко, не цветок, а просто как–то стало грустно, что Фёдор вместо того, чтобы отругать как следует своего питомца, ласково шептал ему какую–то ерунду, взял на руки, выудив из–под стола.
— Он тебе дороже меня! Мой труд насмарку из–за него, а ты его хвалишь! — бросила она и захлопнула дверь.
— Ну Галь! Он же маленький, глупый! Он играть хочет… Галочка, родная, ну что сделать мне, чтобы ты нас простила? Хочешь, я сам нарежу новые кусочки, всё сделаю, а? — тихонько постучался в запертую дверь Фёдор.
Галя открыла, усмехнулась.
— Что сделать тебе? Убери своего мальчика, Тишку этого! Чулки, вон, мне порвал, лужа на полу от него тоже. Федя, понимаешь, я не хочу убирать за ним, прощать и снова убирать его пакости. Ты завел, а не следишь. Убирай! Куда хочешь, уводи, или я сама выгоню!
— Да куда ж ты его выгонишь? Гляди, опять дождь, он же потонет в канаве! Галь, это зло как–то, ты же не такая! И не стану я его уносить никуда. Наш Тишка, наш, и точка.
Фёдор, спрятав котенка на груди, под курткой, ушел и сидел в бане долго–долго, пока совсем не потемнело, не расчистилось небо, и не сверкнули там, высоко, дыры серебряных звезд.
— Ну что она, Тишка, а? Всё кричит, злится что–то… Раньше была другой Галя наша. Но ты на неё не обижайся, она тоже тебя любит, просто не знает еще об этом. Ну, что, играть хочешь? — хохотнул мужчина, сунул Тишке под лапку соломинку, быстро убрал. Котенок обрадовался, припал на передние лапки, стал охотиться, совсем как взрослый…
Галина не разговаривала с мужем дня два. Потом, когда приехали в гости дети, оттаяла, даже пару разочков как будто погладила кота, но тот опять набедокурил, оцарапал её, за что был изгнан в сени, пока Федор гремел чем–то в сарае.
— Галь, а где ж наш жилец? — спохватился вечером Федор. — На подстилочке нет, нигде нет. И миска нетронутая, не ел он давно. Галя!
— А что Галя? Я его выгнала, он меня поцарапал. Гуляет твой кот, сам себе на уме! — быстро ответила Галина.
— Галка, как так выгнала? Да тьфу ж! — Федор схватил кепку, выскочил из дома, стал звать котенка, потом прислушался. У Никифоровых, через три дома, истошно лаяли собаки, рвались с цепи, та звенела, ударясь звеньями о деревянную будку.
Мужчина пошел узнать, что там за шум. Привстав на мысочки, он различил в неярком свете Тишку. Тот, забравшись на дерево, застрял там, а внизу злились от невозможности прогнать незваного гостя собаки.
— Аркадий! Аркаш, зайду? — позвал соседа Фёдор. — У тебя тут мой мальчик сидит, заберу?
Пьяный Аркашка, раскачиваясь, едва не упал со ступенек, помахал Фёдору, жестом показывая, чтоб тот заходил, выпил с хозяином.
— В другой раз, Аркаш. Я кота заберу только, — покачал головой Федя, цыкнул на двух лохматых беспородных псов и подошел к дереву.
Тишка забрался невысоко, но никак не мог приладиться, как слезть, пищал и мяукал.
— Ну что, давай, сюда иди, помогу! — подмигнул ему хозяин, раскрыл свои огромные, шершавые ладони.
Тишка судорожно дернул лапкой, пополз вниз, сорвался, но угодил прямо в Фёдоровы руки.
— Мокрый весь, бедолага, а ну за пазуху полезай, грейся! — шептал нежно Фёдор. — И что тебя сюда понесло? А Галя… Она хорошая, понимаешь? Просто что–то беспокоит, может, болит чего, она ж не скажет, никогда не скажет… — приговаривал мужчина, неся кота домой. — Но вы еще подружитесь, я знаю, что всё наладится. Только веди себя культурно…
Тишка как будто всё понял, прятался от хозяйки, ходил тихо, ночью в спальню к Федору не совался, хотя и страшно ему было, когда по стене полз луч света от проезжавшей мимо дома машины. Но к Фёдору нельзя. Галина не любит, когда в ногах кто–то копошится…
Тиша ложился у их двери, накрывал лапой нос и засыпал, а потом, обеспокоенный шорохами и мельтешением, вздрагивал, ходил по избе, принюхивался… И так маялся до утра, пока Фёдор не выпускал его во двор…
Снег выпал в этом году рано, промозглый октябрь сначала выморозил низины, покрыв их тонким инеем, потом, за одну ночь, высыпал на почерневшие поля, голые, точно скелеты тыкающие в небо острыми ветками деревья и огороды с еще кое–где неубранной картофельной ботвой столько снега, что, шагнув с крыльца, Галя провалилась по колено.
Днем потеплело, солнце выгрызало своими слабыми лучами в снегу кружевные узоры, но потом снова налетела метель.
Фёдор, укутавшись в телогрейку, сидел у печки, протягивая к ней руки, и дрожал. Мужчину знобило.
— Ты чего это, Федь? Чего сидишь, иди дров принеси, да и потом, обещал в магазин сходить сегодня. А ещё… — косясь на дрожащего мужа, лепетала Галина. — Эй, что ты?
Она дотронулась до вытянутой мужниной руки. Та была холодная, с сухой, бледной кожей.
— Да вот скверно мне. Ночью всё в жар бросало, теперь колотит изнутри. Галь, мож мне чаю с медом, а? — поморщился Фёдор.
— Ну давай, сейчас сделаю. Ты сиди, сидя, я сейчас… — засуетилась Галя.
Она очень пугалась, когда в доме кто–то болел, ей всегда мерещилось что–то страшное, на душе становилось беспокойно, а в голове только и мысли, что о смертельных болезнях.
Фёдор, выпив чай, лег на кровать, жена накрыла его синтепоновым одеялом, притащила откуда–то еще тулуп.
— А ты что тут? Иди, иди, не до тебя хозяину! — шикнула Галя на Тишку. Тот юркнул под кровать, затаился, а когда женщина ушла, забрался к Федору на тулуп, от которого кисло пахло овчиной, улегся, едва касаясь выпроставшейся наружу Федоровой руки шерсткой, и замер.
— Опять ты тут? Не мешай. Федь, я таблеточку принесла, выпей, а? — наклонилась над мужем Галя, прогнала котенка, села на его место.
Мужчина что–то прошептал, отвернулся…
А ночью стал бредить, все звал детей, метался, сбрасывая одеяло на пол, просил закрыть окна, потом уговаривал Галю поехать с ним на море.
— Поедем! Обязательно поедем! Ты полежи, я пойду, кое–что сделаю! — испуганно, едва сдерживая всхлипы, прошептала Галина, быстро оделась, выскочила на улицу, побежала к фельдшеру. Замерзшая грязь, скользкая, ледяная, мешала идти быстро. Галя то бежала, то переходила на мелкие шажки. Наконец, дойдя до дома, где жил новый фельдшер, Макар Егорович, постучалась к нему в окошко.
— Чего? — после некоторой возни высунулся наружу заспанный доктор. — Галина, вы? Что стряслось?
Женщина, причитая, рассказала про больного мужа. Макар Егорович приказал идти домой, он прибежит следом…
… — В больницу надо. Пневмония у вашего Фёдора. А температура шпарит, страсть как! Всё, я вызываю машину, вы соберите ему вещи. Да не ревите, не время сейчас! Галина, придите в себя! — потряс рыдающую женщину за плечи фельдшер. — Помогайте мне!
Галя кивнула, стала кидать в мешок Федорову одежду, кое–что из вещей. Она слышала, как Макар Егорович говорил приехавшим на Скорой ребятам, что состояние больного критическое, что довезти бы, что укол он сделал, но возраст Фёдора такой, что…
Дальше Галя не слушала, а только сидела рядом с мужем, держала его за руку и раскачивалась в такт мчащейся по колдобинам машине.
— Ничего, Федя, ничего, потерпи… — шептала она, когда муж постанывал, крепче сжимала его руку.
— Галина! Галочка, выходите, вам дальше нельзя, обсервация всё же! — тронул её за плечо Макар Егорович. — Завтра приезжайте, а сейчас… Как же вам домой сейчас? Ничего, я найду машину, мы с вами уедем.
Он что–то еще говорил, но Галя не слушала, а только смотрела на выкрашенную в белый цвет дверь, за которой остался Федя…
Женщина приехала домой под утро, не разувшись, зашла в дом, равнодушно посмотрела на неубранную со стола посуду, на всё еще лежащий на кровати тулуп.
— Нет Феди… Нет дома Феденьки… — тихо, тоненько зашептала она, села на стул, закрыла лицо руками.
Вдруг ноги коснулось что–то теплое, мягкое. Галя вздрогнула, посмотрела вниз, под стол.
Тишка, отбежав чуть в сторону, тоже глядел на неё своими зелено–жёлтыми глазами, урчал и тревожно мяукал.
— Брысь! Брысь! Уходи! Не до тебя сейчас! Не до… — закричала Галина, но замолчала на полуслове. — Тебе тоже одиноко, да? — робко наклонилась она. — Хозяин твой простудился, увезли вот… А меня прогнали, иди, говорят, бабка, нечего тут топтаться… А я без своего Феденьки никуда, я ж к нему приросла, корни пустила, без него и я не я…
Тишка пристально смотрел на женщину, подошел ближе. Она протянула ему руку. Котенок потерся о неё, замер.
Галя неловко подняла его к себе на колени. Тишка не любил так сидеть, предпочитал местечко просто рядом, но сегодня особый случай, беда у них в доме, у хозяйки беда, у самого Тихона, надо помочь Галине, утешить.
Кот тихо урчал, Галя слушала его дыхание, гладила теплую спинку, утопая пальцами в шерстке, чувствовала, как подрагивает Тишка от её прикосновений.
— Ты не бойся меня, слышишь? Я не буду прогонять, — покачала она головой. — Прости, мальчик, не уберегла я твоего Федора… Нашего Федора не уберегла…
Она плакала, а Тихон сидел рядом. Тяжело ему было, черно всё кругом от беды, но надо терпеть, спасать хозяйку надо…
Пришел вечером Макар Егорович, сказал, что звонили из больницы, полегчало Федору, но пока ещё опасность не миновала.
Галя поблагодарила мужчину, провела по лицу рукой, вытирая слезы.
— Тиш, Тиша! — позвала она, зайдя обратно в дом. — Легче Федору, дай–то Бог, выкарабкается!
Тишка замурлыкал…
Федора выписали через три недели. Он медленно, шаркая ногами, зашел в сени, отдышался. Потом, опираясь на Галину руку, открыл дверь, зашел в комнату.
Никита и Маша помогли отцу снять куртку, усадили его за стол.
— Так… Так, вот чай, вот таблетки. Давай, Федя, как врач велел, по одной три раза в день… — суетилась счастливая Галя. Хозяин в дом вернулся, радость, счастье её пришло.
— Не могу, в животе уже от них бурлит! — капризно отбросил таблетки Фёдор.
— Ничего, пройдет. Ты с картошечкой. Исхудал, надо поправляться. Ну, давай. Маша, Никита, вы тоже садитесь! С утра ничего не ели же!..
Дети сели рядом с Фёдором, Галина принесла самовар, разлила по чашкам душистый, с чабрецом, чай, поставила на скатерть пузатую сахарницу. А Федя все озирался, искал глазами в комнате кого–то.
— Пап, ты чего? — строго посмотрела на отца Маша. — Ешь, стынет же!
— Я сейчас, сейчас, только… Тишка! Тиша! Кис–кис! — позвал, наклонившись, мужчина.
Котенок вышел из спальни, потерся о ноги хозяина. Тишка в эту ночь первый раз спал спокойно. Ему наконец–то не снилось, что сидит он там, в больнице, у кровати Федора, что свет горит под потолком яркий, белый, что тыкается он, Тишка, в руку хозяина носом, но тот как будто и не чувствует…
Теперь всё хорошо, не дрожит больше Тихон, ощущая беду, отдыхает, вот даже проспал приезд Федора…
— Мальчик мой родной. Я ж тебя там видел, малыш! Ты рядышком на кровати сидел, урчал тихонько, чтобы я на тот свет раньше времени не ушел. Спасибо тебе, родненький!
Федор взял котенка на руки, уткнулся в его спинку лицом.
Маша и Никита испуганно посмотрели на мать, думая, что отец сошел с ума.
Но Галя знала, что это совсем не так, что Тишка не просто кот, он спасение, добрая душа. Он и её оберегал, пока мужа рядом не было, и самого Федора согревал, пока тот болел.
— Тишенька, иди, сметанки тебе положила. Иди, милый, поешь, — улыбнувшись, сказала Галина. — Уж не знаю, кто ты, мальчик — кот ли, ангел ли— но что наш — это точно! Федь, ну дай, поцелую тебя!
Галя подошла к мужу, обняла его за плечи, замерла так. А Федор, разомлев, стал целовать её руки. Хорошо всё же, что Тишка там, в палате, приходил к нему, что звал обратно с того света. Не время еще уходить, Галочка не должна оставаться одна, да и много еще здесь, на Земле, хорошего произойдет, надо только подождать…
Секрет с последствиями
‒ А ты потолстела, ‒ лениво заметил Рома, разглядывая жену, стоящую у трюмо в ночной сорочке. ‒ Да, определенно потолстела. Бока, вон, висят… Всё, поплыла старушка.
Он знал, что Ирка очень переживает, что на фоне приёма гормонов начала набирать вес, знал, что жена каждый день взвешивается, вздыхает и даже перестала ужинать, так только, чай попьёт и уходит. И всё равно бил по живому, зная, что она промолчит в ответ. Ему нравилось, что Ирина как будто всегда лебезит перед ним, точно за что-то постоянно извиняется. Да и есть, за что, накопилось много за эти семь лет, что они вместе.
‒ Где? Это ночнушка так лежит, тут только мышцы! ‒ испуганно рассматривает себя в большое зеркало Ирина, стягивает сорочку на спине, собирает её в тугой катышек так, чтобы ткань легла точно по фигуре.
‒ Ну, тебе виднее, ‒ усмехается Роман, отворачивается. Дальше смотреть на жену ему не хочется, не интересно.
Ирина, ещё придирчивее поглядев на себя, наконец, выключает свет и ныряет под одеяло. Потянувшись к мужу, она хочет поцеловать его, пожелав спокойной ночи, но Рома делает вид, что уже спит.
У Ирки замерзли ноги, пальцы ледяные, всё потому, что Ромкина мама, Мария Фёдоровна, к которой они приехали, чтобы отпраздновать завтра её день рождения, на ночь, зимой и летом, в любую погоду, открывает балкон, уверяя, что так лучше, а то ей душно и сны снятся кошмарные. Ну, её комната – её дело, тут уж Ирина помалкивает, но сквозняком тянет по всему дому, тем более, что на улице минус пятнадцать…
Раньше бы Ирина, пробежав босиком от ванны до их с мужем комнаты, сунула бы ножки под его одеяло, к горячим, большим ступням, прижалась бы к нему целиком, обняла, слушая, как стучит Ромино сердце, затаилась и уснула, а он боялся бы убрать руку из-под её головы, не желая тревожить Ирин сон…
Но это раньше… Ира, совсем не желая засыпать, задумалась, вспоминая, когда они последний раз были ласковы друг с другом. Год назад? Два? Даже и не вспомнить …
Семь лет их супружеской жизни в этом году, а внутри как будто всё вымерло, завяло.
Женщина повернулась к стенке, не желая больше рассматривать небритое Ромкино лицо. У кровати стоит тумбочка, на тумбочке – их с мужем свадебное фото. Смешные такие, как будто и не они вовсе, а какие-то другие люди…
В день свадьбы, вернее, утром, Ира узнала, что беременна, матери ничего не сказала, Роме тоже. И так хватало нервотрёпки. О будущем ребёнке знала только Ирина сестра, Юлька. Той тогда было двадцать девять, а Ире двадцать шесть.
‒ Чего-чего? Это я сейчас правильно поняла? ‒ услышав тайну, зашептала Юлька, скомкала Ирино лицо в своих теплых, пахнущих кремом ладонях, улыбнулась, приподняв брови. ‒ Это я теперь тётка, да?
Ирина растерянно закивала, но призналась, что очень боится.
‒ А чего тут бояться?! Ребенок Ромин? Ромин. Ты замужем? ‒ тут Юля посмотрела на часы, засуетилась. ‒ Почти замужем, но если мы опоздаем, то так и останешься невестой, а Рома найдёт себе в окрестностях дамочку пошустрее. Так, ускорились! Не, ну хорошо же! Девять месяцев – и ты мать! У вас, я смотрю, не заржавеет! Нашей матушке только не говори, а то весь праздник насмарку! ‒ Юля помогла сестре затянуть платье, потом, подумав, ослабила корсет. ‒ А вот фату, дорогая, придётся оставить. Грех совершён, дева нечиста. Себе возьму!
Юля нацепила на причёску полупрозрачную, кружевную фату, стала кружиться по комнате.
‒ Нет, Юлька! Отдай! Ну давай же сюда! ‒ испуганно оглянулась на дверь Ирина. ‒ Зря что ли покупали?..
Свадьба прошла превосходно, веселились, кидали букет, было много тостов. Ромины и Ирины родители чинно восседали за столом молодых, чокались и улыбались. Ира старалась не пить шампанского, подменяла его на сок…
После свадьбы Ирина с мужем стали жить в доставшейся ему от бабушки квартире на Оболенском.
‒ Ну, на первое время эта двушка – нормально, ‒ рассуждал Рома. ‒ А там купим побольше, надо только чуть-чуть подождать.
Ирина кивала, а про себя думала, что ждать-то тут долго не придётся, когда родится ребёнок, ему нужен будет простор…
Недели через три, после того, как молодожёны вернулись из свадебного путешествия, Мария Фёдоровна заметила, что Ира слишком много ест.
Отозвав её на кухню, якобы помочь помыть посуду, женщина усадила невестку за маленький стол, села сама и прямо спросила:
‒ Ты ждёшь ребёнка, Ира?
Иринка растерялась, потому что не хотела никому говорить про беременность, пока не пройдет хотя бы два месяца, не хотела обнадёживать, ведь мало ли, что случится…
‒ Ну, я же спросила! Что ты так смотришь? Говори как есть! ‒ строже повторила Мария Фёдоровна.
‒ Да, ‒ кивнула невестка, улыбнулась.
‒ Какой срок? ‒ не разделяя Ириного восторга, уточнила Мария Фёдоровна.
‒ Полтора месяца всего, я… ‒ сказала Ира, потом, вспомнив, что в сумке у неё есть фотография с УЗИ, хотела показать свекрови, но та даже смотреть не стала.
‒ Так, это сейчас не к месту. Отец пробил Ромочке место в посольстве, он тебе не говорил, но скоро вам ехать надо. А там, за границей, ну какие беременности, Ира?! Мало ли что случится, Рома будет отвлекаться, дергаться, ты ему всю карьеру можешь загубить!
‒ Ну что вы такое говорите? ‒ опешила Ира, стоя с черно-белым снимком в руках. ‒ Беременность – нормальное состояние, везде есть врачи, мы же не в Сахару едем. Хорошо всё будет, поверьте!
‒ Хорошо? Для кого? Ты знаешь, что значит быть дипломатом? Я уважаю твою профессию, Ира, учить детей – это похвально и там, за границей, ты тоже была бы уместна, но не с пузом же! Мы с мужем позволили себе завести Ромочку, когда всё устаканилось, утряслось, мы поняли, что больше никуда не поедем, переселились в большую квартиру и тогда… В общем, я дам координаты, ты сходишь, покажешься, тебе скажут, что и как сделать.
‒ Я не буду делать аборт, ‒ Ирина пожала плечами. ‒ Это наше с Ромой дело, как мы решим, так и будет!
‒ Ваше с Ромой? Ну смешно, ей-богу! Это твоё дело – быть мудрой и дальновидной женой. На первом месте должна стоять карьера мужа, его благополучие, на втором здоровье мужа, на третьем, ‒ Мария Фёдоровна задумалась, загибая пальцы, ‒ на третьем его удовлетворённость браком, а уж потом ты. Рома человек публичный, а тебя вон уже разносить стало, того гляди, пойдут пигментные пятна, и куда тебя? Не показывать? Ерунда! Не дури, Ира, сделай, как говорю. Опять же и тебе карьеру надо строить, стаж нарабатывать, а ты сразу в декрет решила… Да и странно, Рома у нас воспитан в строгости, в целомудрии, его ли этот ребёнок?
Ирина даже задохнулась от этих слов. Рома и целомудрие – два далёких друг от друга понятия, уж ей, Ире, это хорошо известно!
‒ Родишь, я потребую тест ДНК, имей в виду. Я не позволю водить нашу семью за нос! ‒ Мария Фёдоровна отвернулась и принялась вытирать посуду.
Ира, красная, злая, закусив губу, вышла из кухни, хотела поговорить с мужем, но тот о чём-то спорил с отцом в кабинете, отвлекать их не хотелось…
… ‒ Ириш, бери на работе расчёт, мы улетаем. Решилось наконец-то! ‒ радостно выпалил с порога Рома, вернувшись вечером с работы.
‒ В смысле? Ром, я только перевелась в другую школу, мне дали вести класс, кружки… Куда мы улетаем? Мне не дадут отпуск.
‒ Ир, ты замужем за человеком с большим будущим! Ну на кой тебе эти классы, эти кружки, если нас ждут в посольстве. Документы уже оформляются, вылет через две недели, так что…
‒ Куда? ‒ растерянно спросила Ирина, Рома ответил. Она сначала просто смотрела на него, потом вдруг завизжала, предвкушая огромные перемены в жизни…
… Дня через два Ира побежала с работы в женскую консультацию, тянуло живот.
‒ Ну, надо полежать недельки две, чтобы малыш закрепился как следует. Да и тонус у вас ‒ будь здоров, капельницы будем ставить. Сейчас в дневной стационар вас направлю, полежите. И обязательно больничный.
‒ Нельзя мне сейчас больничный, новая работа… Да и улетаем мы с мужем, он у меня дипломат…‒ пожала плечами Ира, одеваясь. ‒ Может, я таблеточки попью какие?
‒ Ирина, включите-ка голову, куда это вы собрались уезжать?! Ваше состояние сейчас достаточно опасное. Я могу отпустить вас домой, некоторые не любят больничных стен, я понимаю, но надо вынашивать, слышите! Выносить – это такая же трудная работа, как и родить. И не слушайте тех, кто говорит, что беременность – это совершенно нормальное состояние. Да, нормальное, но когда она первая, то организм ещё не знаком с этими изменениями, он прилаживается, старается, давайте ему поможем! Вы теперь ответственны не только за себя! — строго одернула пациентку доктор.
Ира позвонила сестре, но та была занята, сказала, что перезвонит завтра. Обсуждать что-то с матерью Ира не хотела, у них были достаточно натянутые отношения, слишком уж отличались характеры, мнения, взгляды…
У Ирины были знакомые девочки, которые месяцами лежали в больницах, вынашивая ребенка, они не вставали вообще, всегда пребывали в горизонтальном состоянии чтобы не усугубить начавшиеся нарушения. А вдруг у Иры будет так же?! А как же Рома, работа, их семейная жизнь?!..
… ‒ Ну, решилась? ‒ увидев на пороге невестку, Мария Фёдоровна кивнула. ‒ А я так и знала, что прибежишь, как только Рома с тобой новостями поделится, ‒ Мария Фёдоровна велела Ире пройти в комнату, открыла секретер, вынула из ящичка записную книжку, стала медленно листать её, ища нужный номер. ‒ Вот, скажешь, что от меня. Романа не волнуй лишний раз, у него сейчас самая горячая пора будет, проверки всякие, документы готовить надо. Матери что-то говорила?
‒ Нет, я пока никому. Юле только…
‒ Скажешь, самопроизвольное прерывание. Успеть бы… Ох…
Мария Фёдоровна очень переживала: за Романа, его карьеру, за то, как расскажет подругам и коллегам, что сын теперь большой человек, что вот с женой улетел в другую страну, будут там жить и работать. А за невестку что переживать?! Здоровая, спортом в юности занималась, авось обойдётся!..
… Ира вздохнула, потянулась, отвернула от себя свадебную фотографию. Та была из другой жизни – счастливой, полной надежд, планов, счастливых вспышек, а теперь…
Теперь Рома хочет ребёнка, а Ирина не может забеременеть. У него всё в порядке, у неё нарушен гормональный фон. Она устала пить таблетки, сдавать кровь, устала отвечать любопытным знакомым, что они с Ромой «работают» над тем, чтобы стать родителями…
Юле тогда, перед самым отъездом, она сказала, что никакого ребенка не было, просто ошибка лаборатории…
‒ И когда ты это сделала? ‒ не глядя на сестру, спросила Юля.
‒ Что сделала? Я же тебе говорю, ничего там не было! ‒ упрямо твердила Ира, всё накладывая и накладывая себе сахарный песок в чашку.
‒ Десятая, ‒ машинально отметила Юля. ‒ Не слишком ли будет сладко? Хотя, видимо, жёны дипломатов всё ощущают по-другому…
‒ Юлька!
‒ Ну всё, что уж теперь говорить! Надо ж оказаться такой ду…
‒ Не обзывайся! Я сделала, как считала нужным! ‒ выпалила Ира.
‒ Да я про себя. Я племяшке уже игрушку купила музыкальную… Думала, побольше будет, подарю… Ещё чаю?..
…За границей Ира, преподаватель математики, работала в школе для детей представителей посольства, но только не по специальности, а просто вела кружок лепки, всем очень нравилось, всем, кроме самой Ирины… Рома занимался рабочими вопросами, ходил в костюме и научился медленно пить горький черный кофе, как делают это коллеги постарше…
А когда вернулись домой, муж заговорил о семье, о детях. Ира была не против, тем более, что у Ромкиных друзей было по три-пять детей, это считалось почетным, хорошим делом.
‒ Ну и нам отставать не надо, ‒ говорил он, а мать поднимала тост за тостом на очередной годовщине их свадьбы, говоря, что давно пора ей стать бабушкой.
Вот и в прошлом феврале, когда Ира и Ромка приехали к свекрови, чтобы отметить её день рождения, началось: внуков бы… А когда ты… Ира, а вы думали…
«Еще бы советы стала давать, как именно это делается!» ‒ ворчала Ирина, расстегивая в выделенной им с мужем комнате чемодан и раскладывая на полке в шкафу одежду.
‒ Ир, а что ты ерепенишься? Что возмущаться? ‒ аккуратно развесив рубашку, пожал плечами Рома. ‒ Я тоже считаю, что пора нам завести ребенка. Надо тебе провериться, выяснить, почему не получается ничего.
Ира кивнула…
Ей назначили большой список обследований и анализов, Рома почитал потом результаты, покачал головой.
Ирина слышала, как в тот вечер он звонил матери.
‒ Привет… Да, сходила она… Ну тут вообще кошмар, мам! Куда ни кинь, везде отклонения. Завтра пойдём на консультацию, что дальше-то делать? Ну, я не знаю, здорова вроде, ничего не болит…
Мария Фёдоровна что-то говорила, Рома кивал, косясь на дверь, за которой стояла Ира и всё слышала.
‒ Для тебя это правда так серьезно? ‒ чуть позже спросила Ира, поглаживая мужа по спине.
‒ Что?
‒ Ну, дети.
‒ Да. Пора, Ира. Это определённый шаг в росте нашей семьи. Вот и начальство стало интересоваться, не собираемся ли мы рожать.
‒ Прям так и интересуется? Это когда? На совещаниях? ‒ убрала руку Ира, выпрямилась. Не так давно муж перешёл в отдел, где делами правила женщина, весьма красивая и хваткая Лора Бальмонт, как узнала от знакомых Ирина.
‒ В личных беседах разумеется! Ир, я не понимаю, что за придирки? Давай, беременей уже, рожай, не порть стране статистику! ‒ включил ноутбук Роман, отвернулся, стал смотреть какие-то мультики. Ира, было, потянулась к нему, но Рома буркнул, что устал, что хочет просто отвлечься.
‒ Ну, не вопрос! ‒ кивнула Ира. ‒ Так начальству и скажи: не можем, у нас мультики!
‒ Ой, да ну тебя, ты душная такая последнее время стала! — отмахнулся Роман. ‒ Скучная, вот прям «училка», как она есть!
‒ Ну разведись! ‒ вспылила Ирина. ‒ Найди другую себе, свежую.
И ушла на кухню, а Рома, покачав головой опять сосредоточился на нарисованных человечках…
К врачу на консультацию по результатам обследования Роман попасть не смог, позвонил Ире, когда она уже входила в кабинет, сказал, что не успевает. Ирина даже обрадовалась, лучше уж без него, спокойнее. Зато пришла Ирина сестра, постучалась, села рядом, уходить не захотела.
‒ Извините, но у нас врачебная тайна, ‒ пожала плечами врач.
‒ Ничего, пусть Юля останется, от неё секретов нет.
‒ Хорошо. Тогда вот что я вам скажу…
После всего услышанного Юля молча встала, вышла из кабинета. Ира окликнула её, но сестра даже не обернулась.
Ира догнала её уже на стоянке, дернула за плечо, развернула к себе.
‒ Ну а что мне тогда было делать?! Кто знал, что такие последствия будут?! Так было лучше для нашей с Ромой поездки, семьи, так сказала Мария…
‒ Ах, вот кто у нас тут главный советчик! ‒ Юля захлопнула дверцу машины, развернулась. ‒ А сейчас она что говорит? Можно рожать? Ничему это не помешает? Ир, тогда и сейчас это твое дело, но я сомневаюсь, что твой муж обрадуется, узнав, что ты решила все за него, а мне обидно, что ты тогда соврала мне. Ир, я думала, мы подруги, а теперь уж и не знаю… Извини, но мне неприятно.
Ира отвернулась. Так трудно угодить всем ‒ и себе, и Юльке, и свекрови, и мужу… Стараешься, а выходит не очень…
— Ладно, не реви. Не самый плохой у тебя случай, сказали же! Садись, я подвезу! ‒ Юля кивнула на заднее сидение, Ира послушно села. ‒ Домой?
— Нет, мне на работу, олимпиада сегодня у девятых, мои участвуют, ‒ вытирая слезы, прошептала Ирина.
— Ну не пуха… ‒ пожелала Юля, высадив сестру у ворот школы. ‒ Мужу всё расскажи, слышишь?! Серьезное дело-то!
Ирина помахала в ответ. Ничего она Роме не расскажет! Это было её личное дело, она тогда приняла решение, и точка…
… В квартире свекрови всегда плохо спалось. Ира ворочалась, ей снились кошмары, скрипел матрас, то и дело сваливалось на пол одеяло.
— Ну хватит уже! Что ты как корова! ‒ гаркнул Рома. Ира затихла. Она только что проснулась и поняла, что плакала во сне.
— Ром, ты что так грубо? Я просто кошмар видела. Пожалел был лучше!
— Жалеть? Ир, а ты не находишь, что тебя только и надо, что жалеть? Куча болячек, бесплодие это, гормоны пачками пьёшь… А меня кто пожалеет? ‒ вдруг разозлился мужчина. ‒ Я брал в жёны женщину, думал, что нормальную, здоровую, холил, лелеял, берег, всегда лучшее тебе старался достать, оберегал от всяких неприятностей. А что в итоге? Семь лет живём, и никакого прогресса.
— Шесть, Рома, ‒ села на кровати Ирина. ‒ Годовщины ещё не было.
— Не придирайся.
— Извини, но здоровье ‒ непостоянная величина, оно может ухудшаться и улучшаться, в чем я виновата?!
Ира уже не говорила, она кричала, стоя посреди спальни и смотря на мужа сверху вниз.
— Ну, женщинам виднее, что мешает им стать матерями! ‒ дверь распахнулась, на пороге стояла Мария Фёдоровна в халате. ‒ Извините, но Ира так орала, что я проснулась, испугалась даже, что вы дерётесь. Всякие споры тут вообще неуместны, Ирина. Причина твоих сегодняшних проблем кроется в прошлом, ведь так? Что там такого было, что теперь Роме приходится столько платить за твоё лечение? Я думаю, мы должны знать!
Ира широко распахнула глаза, удивленно раскрыла рот.
Ах вот как теперь?! Мария Фёдоровна в кусты решила спрятаться, свалить всё на невестку?! Не выйдет!
— Мам, ты не волнуйся, слышишь?! Ну где там твои капли, хочешь, я принесу? — вскочил Роман, стал натягивать халат, запутался в рукавах, беспомощно посмотрел на жену. Ира пожала плечами.
— Ну что ты стоишь? Видишь, маме из-за тебя плохо! Принеси воды! Ира!
Она принесла воду, накапала Марии Фёдоровне капли, унесла стакан. А потом стала одеваться, не смущаясь ни свекрови, ни мужа.
— Ты что, Ирина?! Ты куда собралась? — Мария Фёдоровна уже опять стояла на пороге комнаты, раскинув руки. — Не пущу! Мужу карьеру загубить опять хочешь? Рома ждёт новое назначение, там абы кого не берут, там…
— У Ромы есть хорошая мама, хорошая начальница, которая ему сочувствует, у Ромы есть карьера. Я считаю, что я тут лишняя, — пожала плечами Ира. — О моей карьере, жизни, моих проблемах мало кто здесь думает. Я вышла замуж, устроилась на работу, это было для меня очень волнительно, ведь дали вести восьмой класс, я только-только познакомилась с ребятами, узнала, как лучше с ними себя вести, но нет, у Ромы карьера! Мы уехали.
— Как будто тебе было плохо там! ‒ вскричал Роман.
— Было плохо, очень плохо, потому что я понимала, что всё это нестабильно. Сегодня я работаю здесь, завтра не работаю, а что дальше? Вернулись, я опять ищу работу, стараюсь всем угодить, устроились, живём, но новая беда — Рома решает, что надо родить ребёнка. И не получается… Год, два, три… У меня проблемы. Да, здоровье никуда не годится, опять камень в сторону Роминой карьеры? А вы, Мария Фёдоровна, не хотите ничего сказать? Нет?
Свекровь отрицательно покачала головой.
— Ну тогда я сама скажу. Тогда, на нашей свадьбе, Рома, я уже была беременна. Совсем маленький срок, я думала пока тебе не говорить, подождать, ведь всякое бывает… Но Мария Фёдоровна догадалась, посоветовала сделать прерывание.
— У тебя были проблемы! — вскричала Мария Фёдоровна. ‒ К этому всё шло!
— Нет, позвольте по порядку! Проблемы начались, когда вы стали мне капать на мозг, что я мешаю поездке Ромы, его будущему, что «куда ж я с пузом»! Вот тогда начались проблемы, и врач велела мне ложиться на сохранение.
— Подожди, Ир, я что-то не успеваю, — Рома сел на кровать, потер лицо. — Я правильно понимаю, что ты скрыла от меня беременность, потому что хотела поехать в загранку? Да? И избавилась от ребёнка, потому что он мешал тебе поехать?
— Я еще раз повторяю тебе, Рома, что твоя мама…
— Нет, не нужно мне повторять. Мало ли, что говорит моя мама! У меня еще есть дяди и тёти, есть начальница, есть коллеги. Ты их всех будешь слушать? Ты приняла решение, потому что так сказала моя мама?
Он вдруг рассмеялся, хлопнул себя по коленям, вскочил и стал ходить туда-сюда по комнате.
— Твоя мать сомневалась, что ребёнок от тебя, сказала, что будет делать тест на отцовство, — тихо добавила Ирина, отойдя в уголок.
— Ну, знаешь, раз свекровь сказала… Ир, ну как ты могла?! Как могла мне ничего не сказать?! Я на тебе женился, думал, всё вместе теперь, как одно целое, а ты…
— Ну знаешь, ты тоже только и делаешь последнее время, что оскорбляешь меня! То вес, то ещё что-то не нравится, не подступись к тебе стало! ‒ огрызнулась Ира. — У начальницы фигурка получше?
Ира схватила сумку и, хлопнув дверью, ушла.
— Ну и пусть, сынок. Сейчас не иди за ней, ну куда она денется?! Вернется! От таких людей не уходят, если только ты её выгонишь, — мягко положила свою руку сыну на плечо Мария Фёдоровна. — Был бы отец жив, такой бы разгон ей устроил, мама не горюй! Жена такого человека, а ведет себя как малолетка! Ром, а, может, есть у неё кто, а? Вот от тебя и рожать не хочет… Ты бы проверил, она никому деньги не перечисляет? А то эти учительницы…
Мужчина, сбросив руку матери, бросился одеваться.
— Выйди! ‒ гаркнул он.
— Что? ‒ тоненько переспросила Мария Фёдоровна.
— Выйди, я сказал! По-моему, тут о моей карьере больше всех печёшься ты! А если бы я стал слесарем или водителем, тогда что? Ваш с отцом мир бы рухнул? Не оправдал бы я почетного титула вашего сына? Зачем ты постоянно вмешиваешься, мама?! С кем мне дружить, куда поступать, где работать, рожать или не рожать нам ребенка… Зачем ты лезешь, когда не просят?! Ирка глупая была, ты ей наговорила всякого, небось, что меня и уволить могут, а я ж так об этой поездке мечтал… Да? Говорила?
Мария Фёдоровна поджала губы, отвернулась.
— Понятно. И когда вы всё успеваете это обговорить, решить, сделать?! Значит так, больше в мою жизнь не ногой.
— Рома, сынок, а мне-то теперь что делать, а? Отца нет, ты меня прогоняешь, я-то теперь кому нужна буду? — растерянно спросила женщина, пока Роман завязывал кроссовки.
— Я подумаю и решу, — бросил ей с порога мужчина и захлопнул дверь…
Он увидел Ирину сидящей на лавочке у соседнего подъезда.
— Не уехала? ‒ спросил Рома, устроился рядом.
— Нет, ключи забыла, — пожала плечами Ирина.
— Ну понятно. Свекровь не напомнила, ты и не подумала, да? — язвительно ответил Роман.
— Ром, прости меня… Мне не нужны были эти поездки, правда! Нет, конечно, интересно, но и так было бы хорошо… Давай всё заново начнём, а? Ну, постараемся, я ещё раз обследуюсь и рожу нам ребёнка, а?
Ира немного заискивающе посмотрела мужу в глаза, но тот только махнул рукой.
— Там видно будет, а пока мне уехать надо, месяца на два–три. Вернусь, решим, что дальше.
— С этой едешь? — тихо спросила Ирина.
— С кем?
— Со своей Лорой? Мне Кондакова Виолетта рассказала, что у вас тёплые отношения с новой начальницей…
— Кондакова твоя сорока. Но да, с ней. А что мне скрывать, собственно?! Лора Михайловна и я уезжаем, есть некоторые поручения, есть работа, что тут такого? Или ты хочешь с нами? Извини, на жён мест нет, — отрезал Рома. — Всё, спать пойдём, а то сидим тут у всех на виду, как два осла.
— Почему осла? — спросила Ира, обняв мужа и думая, что он сейчас поцелует её.
— Потому что я так сказал. Всё, домой! — Роман отстранился, сдернул руки жены со своей шеи, как будто эти прикосновения обжигали его…
Мария Фёдоровна, наблюдавшая за сценой примирения из окошка, тут же кинулась к себе в комнату, выключила свет и затаилась. Она слышала, как вернулась молодёжь, как захлопнулась дверь в их комнату, потом всё стихло.
— И что теперь–то? Сказал он ей или нет про Лору? — растерянно пожала она плечами и тоже легла досыпать…
Через неделю Роман уехал в командировку, оставив Ирину одну в их квартире на Оболенском. Мария Фёдоровна предлагала невестке пока перебраться к ней, но Ира не согласилась, сославшись на то, что неудобно добираться до работы.
Прошёл месяц, за ним второй, третий, Рома писал ,что задерживается, появились дела особой важности, присылал иногда фотографии, а потом, накануне Ириного дня рождения, написал, что хотел бы развестись с Ирой, потому как, всё обдумав, он пришёл к выводу, что их жизнь зашла в тупик, а у него, у Романа, теперь будет полноценная семья с ребёнком.
— И зовётся она Лора… — протянула Юля, приехавшая по первому зову сестры. — Ну и чего ты лежишь? Что тут слёзы лить? Прямо алмаз потеряла что ли? Разводись, имущество поделите, и живи припеваючи. А дальше видно будет.
— А что там видно, а, Юль? Может, мне к вам переехать? Хотя нет… Куда я ещё, и так друг у друга на головах живёте…
— Ну а что по поводу этой квартиры? — Юля осмотрелась. — Он её с барского плеча дарит тебе?
— Да конечно… Вряд ли. Юль, это я во всём виновата, да? — Ира села на кровати, сестра обняла её, положила голову на плечо.
— Не знаю. А что бы изменил этот ребёнок? С ним ещё больше хлопот, сейчас бы в школу пошёл, надоедал уроками… А Лора была бы рядом вся такая свободная, без обременения… Я тут её в интернете нашла, — Юля вынула телефон, стала листать фотографии.
— И что? Даже смотреть боюсь! — прошептала Ира.
— А ничего. Мелкая, полная, вся как пышка. Вот, смотри! — сунула ей под нос снимок сестра.
— Да ладно! А мне говорил, что я поправилась! И вот теперь променял на такую… Уууу, Юлька, ну где была моя голова тогда, шесть лет назад?!..
Развели их тихо и быстро, Лоре и Роману не нужна была шумиха, всё–таки не дворники, а люди на ответственных постах…
Роман попросил бывшую супругу освободить квартиру, потому что туда должны были въехать Лоркины родители, а сам Рома перебирался к жене на Ленинский проспект.
— Ну куда же я пойду, Рома? У моих нет места, давай хоть эту квартиру разменяем на две, а? Я понимаю, квартира тебе по наследству досталась, я на неё не претендую, но может… — начала, было, Ирина, но в разговор тут же встряла Лора.
— Извини, дорогая, но раньше надо было думать. Сними комнату, в конце концов! Ты взрослая женщина, разберёшься. Ром, пусть она уйдет, меня тошнит от её духов! — прошептала на ухо мужу женщина.
Роман показал Ире на дверь…
На первое время Ирина, как не странно, договорилась пожить у Марии Фёдоровны. Та последнее время хворала, нужно было вызывать врачей, ждать их, открывать двери, записывать всё, что надо, ходить в аптеку, а у Иры в школе каникулы, много свободного времени. Они мала разговаривали, помня, что друг другу почти враги. Но их объединяло одно – стойкая неприязнь к Лоре. Та, с недоразвитой верхней губой, прямо как у героини «Войны и мира», колобочком каталась по их жизням, выскакивая то тут, то там. Новая невестка Марии Фёдоровне сначала приглянулась — интеллигентная, хваткая, очень на саму Марию похожая, а потом не заладилось у них как–то, мелкие тёрки, мнения, прения, а уж перед отъездом, когда Лорка уговорила мужа выпросить у матери серьги с рубинами и колье к ним, Мария Фёдоровна окончательно разочаровалась в новой невестке.
— С чего вдруг?! — рассердилась женщина. — Сервизы забрала, шкаф даже забрала, а теперь за украшения принялась? Нет!
— Ну мам, это же семейная реликвия, передаётся от женщины к женщине, вот Лора имеет право на…
— А пусть сначала до моих похорон доживёт, а потом заимеет право. Я смотрю, Ромочка, нашлась наконец та, кто тобой крутить будет?! Передай ей, что ничего я ей не дам. Счастливого пути!
Мария Фёдоровна захлопнула за сыном дверь, часто задышала, что–то шепча.
Ирине о драгоценностях Мария Федоровна ничего не сказала, но стала смотреть на бывшую невестку добрее. Их сплотило одно – Лора.
— Хорошо, что они уехали всё же, — то и дело кивала сама себе Мария Фёдоровна. — Пусть подальше живут, а то как–то тяжело с этой Лоркой. Ира помягче, человечнее что ли.
Потом Лора ещё звонила, предупредила, что придут за комодом и секретером, заберут на реставрацию, просила, чтобы свекровь убрала все личные вещи. Вид уплывающей из квартиры мебели окончательно добил Марию Фёдоровну, она слегла, трясущимися руками набрала рабочий номер Ирины, попросила приехать, долго извинялась, просила прощения, потом просто тихо заплакала…
— Ну, Мария Фёдоровна, пора принимать лекарства, — бодро стучалась теперь в соседнюю комнату по утрам Ирина, вносила поднос с таблетками и тёплым сладким чаем в большой чашке. — Как вы?
— Опять ворочалась всю ночь. Ир, а может вернется Рома ещё, а? Ну как ты думаешь?
— К вам конечно. А я теперь свободная, ко мне ему дороги нет.
Ирине разрешили не принимать гормоны, она снова немного похудела, стала чувствовать себя какой–то легкой, точно спину выпрямила.
— Мария Фёдоровна, я на курсы теперь буду ходить, вторник и пятница. Они вечером, поздно, — сообщила Ира, раскладывая по тарелкам пюре и аккуратно помещая рядом тушёную печёнку.
— А что за курсы? По работе?
— Да, повышение квалификации. Окончу, может быть тогда перейду в колледж или вообще замахнусь на ВУЗ. Но правда, у меня нет степени…
— Степень – дело наживное. А знаешь, — тут Мария Фёдоровна, положив вилку, подняла вверх указательный палец. — Сделаем мы тебе степень. Я позвоню своим знакомым, найдем тебе руководителя, защитишься. И Лора тебе в подмётки тогда не сгодится!
— Да ну что вы! Тут же совсем другое – она родит скоро, а это покруче любой степени! — махнула рукой Ирина.
— Ну посмотрим, кого она ещё родит, — нахмурилась свекровь, снова принялась есть…
… На курсах к Ире стал постоянно подсаживаться один мужчина, преподаватель в какой–то школе в центре Москвы. Садился, будто случайно задевал её тетрадь локтем, извинялся, здоровался, задавал какие–то вопросы, Ира неохотно отвечала. Новые знакомства в её планы совершенно не входили. Мужчину звали Иванков Тимур Андреевич.
— А может быть вас проводить до метро? — наконец решился он продолжить знакомство. — Темно совсем, пешком вам одной идти опасно!
— Да вы что! — рассмеялась Ира. — Снег, всё бело кругом, света много. Да и район тут людный. Не надо, спасибо.
— Ну а просто проводить?
— Нет.
— Понятно, тогда я пойду рядом, потому что мне в вашу сторону, — не отставал Тимур. — А что вы делали у нас в институте? — вдруг спросил он, помогая Ире надеть шубку.
— Я? Аааа, ну я решила защититься, вот, нужно же как–то всё продумать, написать… Вот… — пожала плечами Ирина.
— Вы у Аринского? Хороший человек, очень хороший. И учёный прекрасный, — открыв перед женщиной дверь, продолжил Тимур. — А вы знаете, что он разводит кенаров? Да, такая вот слабость…
— Не знала, но замечала у него на пиджаке иногда перышки, всё думала, откуда… — улыбнулась Ира. Тимур ей нравился, нравилось его спокойствие, какая–то простота, но не та, когда лезут в душу, как в карманы, а добрая, достойная простота, пропитанная уважением и чувством собственного достоинства.
— Пригласит в гости, обязательно идите! Это что–то с чем–то! Так, вам до какой станции?..
Они не заметили, как добрались до дома Марии Фёдоровны, потом не заметили, как первый раз поцеловались, вернее Тимур смело и быстро сделал это, а Ира растерянно на него смотрела…
Мария Фёдоровна с любопытством наблюдала румянец на щеках своей жилички, замечала, как похорошела невестка, а потом как–то сразу вся сникла.
— Ты чего? Расстались что ли? — не выдержала свекровь.
— Нет, но я готовлюсь. Даже на занятия не хожу… Из–за него… — не удивившись осведомленности женщины, ответила Ира.
— Не нравится что ли?
— Я не должна ему нравиться. Ему семью надо, деток, — пожала плечами Ирина.
— За него всё решила уже, да? Однажды мы с тобой накуролесили, сейчас хоть не делай ошибок! — вздохнула Мария Фёдоровна.
— Я скажу ему всю правду и попрошу оставить меня в покое! — Ирина, глядя в окно, заметила входящего в подъезд Тимура, кинулась к двери, схватила пальто и выскочила на лестницу.
А Мария Фёдоровна пошла к себе, опять ломило спину…
— Я сейчас тебе всё скажу, а ты не перебивай меня, хорошо? — схватив гостя за лацканы пальто и прижав его к стене, протараторила она.
— Ну может быть, мы хотя бы в кафе сходим, там посидим, а то тут как–то неудобно… — огляделся Тимур.
— Нет, я буду говорить здесь…
Ира рассказала про бывшего мужа, про ребёнка, поезду за границу, про то, чем всё это обернулось, и как обстоят дела сейчас.
— Шансов нет. Я не хочу больше семей, этих игр, не хочу, чтобы от меня чего–то ждали, а потом уходили к другим. Поэтому давай расстанемся, — заключила она, отвернулась.
— Ты всё опять решила за всех… — с грустью ответил Тимур. — А может мне не нужны дети?
— Все так говорят, а потом перетекают к нормальным женщинам. Уходи прямо сейчас.
— Хорошо. — кивнул мужчина. — Ты любишь гитару? — крикнул он уже снизу.
Ира посмотрела через перила, пожала плечами…
Они больше не встречались. На курсах Иванков перевёлся на другой поток, в институте Ира его тоже не видела. Профессор Аринский пару раз приглашал её к себе домой, познакомиться с женой и канарейками, но Ира отказывалась, боясь, что наткнётся там на Тимура…
Ирина боялась и в то же время надеялась забыть Иванкова, было и было, идём дальше! Но нет, он мерещился ей на улице, в метро, автобусе, магазине…
— Да позвони ты ему! — уговаривала Мария Фёдоровна. — Ну как маленькие!
— Нет.
— Он звонил тебе вчера, я забыла сказать, — выпалила то, что вертелось на языке, свекровь.
Ира вздрогнула, разлила чай на юбку, принялась вытирать, но пятно только еще больше расползалось по ткани.
— Что хотел?
— Ничего, так, просто… — отвела глаза Мария Фёдоровна. — Я уж не лезу больше никуда, дала слово же…
Но Мария Фёдоровна не могла «не лезть», уж такая натура…
… Однажды, в солнечный, наполненный звоном мартовской капели полдень, когда Ирина только–только вышла из метро и хотела уже повернуть на свою улицу, она заметила группу людей с музыкальными инструментами. Из колонки, стоящей прямо на талом снегу, лились звуки гитары, рядом парень отбивал ритм на там–таме, ещё один паренек с рыжими волосами пританцовывая, держал вторую гитару.
Первым музыкантом оказался Тимур. Он, расстегнув кожанку и лихо забросив шарф назад, смотрел на Иру, играл «Pretty woman» и пел. Играл превосходно, а вот пение – было явно не его «коньком».
Но Ира впечатлилась, растаяла, тем более что вдруг в руках музыканта появился букет гербер.
— С днём рождения, Ир, — прошептал мужчина. — И насчёт детей я договорился, у меня пять племянников, нам отдадут одного… Ну Ир, не плачь, ну вот… Зачем ты плачешь?!..
Вокруг собрались зрители, кто–то хлопал, другие кричали: «Горько»…
Ирина, закрыв глаза, спрятала лицо в меховом воротнике куртки Тимура.
— Ну горько же, ребята! — кричали кругом. — Невозможно горько!..
Ох, горько и страшно было начинать всё сначала, страшно и радостно, страшно и очень приятно, потому что это новый шанс стать счастливой!..
Они расписались после защиты Ириной диссертации.
Ира переехала к мужу на Нахимовский проспект. Мария Фёдоровна очень сокрушалась, что теперь останется одна, но не долго длилась её свобода. Скоро вернулась Лора с Романом, они потом долгое время жили с Марией Фёдоровной, потому что ребенку была нужна бабушка, а Лоре свобода. Рома разрывался между своими женщинами и сыном, мечтал опять куда–то уехать, но пока об этом не могло быть и речи, Лора ждала второго ребёнка…
… — Ира, ты? — Рома едва узнал бывшую жену, пока стояли в очереди в цирк.
— Роман? Надо же, какая встреча! Познакомься, это мой муж, Тимур.
— Очень приятно… — Рома пожал протянутую ему руку. — А вы, что, детство решили вспомнить? — спросил он, чувствуя, как сын дергает его руку.
— А где Лора? — поинтересовалась в свою очередь Ира, оглядываясь.
— Дома, — ответил Роман и заметил прячущуюся за Ирино пальто девочку. Ей было года четыре.
— Ваша? — кивнул он на ребёнка.
— Нет, взяли напрокат, — серьезно ответил Тимур. — А то в цирк без детей не пускают. Хочешь, тебе тоже возьмём?
—Нет, у меня свой есть… Гена! Гена, ну куда ты делся?! — заорал Рома. — Мы сейчас поедем домой! А ну вернись!
Но Генка уже улепетывал, выхватив у кого–то воздушный шарик и то и дело оглядываясь в ожидании погони.
— Ну тогда удачи! — помахал им Тимур. — Сашка, садись пока на плечи ко мне, а то затопчут!
Девочка с готовностью протянула отцу руки и, смеясь, уже сидела на самом верху, размахивая флажком. Ира фотографировала их, а потом оглянулась, но Рому так и не увидела. Он изменился, уставший такой…
Теперь они каждый сам по себе, у них свои семьи, супруги и дети, вымоленные, выпрошенные у судьбы, выбранные, любимые и самые лучшие. Они идут по жизни и делают новые ошибки, прощают, целуют их на ночь детей и молят Бога, чтобы Тот хранил их и оберегал. И да преумножится их счастье, у каждого своё!
